VII. БЕАТРИЧЕ НЕИЗВЕСТНАЯ
В 1282 году Данте мог видеть на улицах Флоренции тогдашнего военачальника Флорентийской Коммуны, капитана дэль Пополо, юного, прекрасного и благородного рыцаря, Паоло Малатеста, одного из тех, о ком он скажет:
Любовь и сердце благородное — одно
И то же.[177]
А года через три, узнав, что Паоло убит братом в объятиях жены его, Франчески да Римини, — Данте, если не подумал, то, может быть, смутно, как в вещем сне, почувствовал, что и его любовь к чужой жене, монне Биче де Барди, могла бы иметь не бескровный, небесный, а такой же земной, кровавый конец.[178]
Две судьбы — две любви: любовь Паоло к Франческе, земная, грешная, и любовь Данте к Беатриче, небесная, святая? Нет, две одинаково грешные, или одинаково для всех и для самих любящих непонятно-святые любви. Но если Данте этого умом еще не понимает, то сердцем уже чувствует: узнает вечную судьбу свою и Беатриче в судьбе Паоло и Франчески. Вот почему и говорит об этих двух преступных, или только несчастных, любовниках так, что заражает сочувствием к ним всех, кто когда-нибудь любил или будет любить.
Я сделаю, как тот, кто говорит
И плачет вместе.[179]
Вот почему эта любовная повесть будет читаться сквозь слезы любви, пока в мире будет любовь.
С первого же взгляда обе жалобные тени узнают в Данте не судию, а брата по несчастью, и, может быть, тайного сообщника. Обе летят к нему,
Как две голубки, распростерши крылья,
Влекомые одним желанием, летят
Издалека к любимому гнезду…
Обе к нему кидаются так, как будто ищут у него покрова и защиты.
О, милая, родная нам душа!
Чем же родная, если не тою же, грешной или непонятно-святой, любовью? Обе как будто хотят сказать ему: «Люди и Бог осудили нас, но ты поймешь, потому что так же любишь, как мы!»
В этих двух «обиженных душах», anime ofíense[180] Данте узнает душу свою и ее, Беатриче:
И я, узнав их горькую обиду,
Склонил лицо мое к земле так низко,
«Что с тобою?»[181]
Заповедь любви преступают — «прелюбодействуют» Паоло и Франческа; исполняют ли эту заповедь Данте и Беатриче? Грех Паоло и Франчески — против плоти, а грех Данте, может быть, больший, — против Духа любви, вечного «строителя мостов», по чудному слову Платона о боге Эросе, вечном соединителе неба с землей, духа с плотью. Данте рушит эти мосты, разъединяет дух и плоть, небо и землю. Что такое любовь, как не соединение разлученного, — вечное сочетание, свидание после вечной разлуки? «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мт. 19, 6). Данте разлучает: любит, или хочет любить, не духовно и телесно, а только духовно-бесплотно; не Беатриче небесную и земную, а только небесную.
Крайнее, метафизическое «преступление», «прелюбодеяние» Данте хуже, чем физическое, Паоло. Кажется, он и это если умом еще не понимает, то уже чувствует сердцем.
Любовь, что благородным сердцем рано
Овладевает, овладела им
К недолговечной прелести моей,
Так у меня похищенной жестоко,
Что мы и здесь, как видишь, неразлучны.
Кто это говорит, — Франческа, в аду, или Беатриче, на небе? Может быть, обе.
Любовь, что никому, кто любит, не прощает,
Там, на земле, мной овладела так,
Что мы и здесь, как видишь, неразлучны.
Смерть и ад победила их любовь, земная; победит ли небесная любовь Данте и Беатриче?
…О, сколько
Сладчайших мыслей и желаний страстных
Нас довели до рокового шага!..
От жалости к тебе, Франческа, плачу…
Может быть, не только от жалости, но и от зависти?
Поведай же: во дни блаженных вздохов,
Каким путем любовь вас привела
Их — привела; но не привела Данте и Беатриче. «Страшного владыки», бога Любви, он испугался, остановился и, как евангельский богатый юноша, «отошел с печалью». И мне она сказала
(кто «она», — Франческа, в аду, или Беатриче, на небе?), —
…нет большей муки,
Чем вспоминать о прошлых днях блаженства,
Во дни печали…
Кажется, под бременем этой именно муки Данте и склоняет лицо к земле, как под бременем вины неискупимой.
…Читали мы однажды повесть
О Ланчелоте и его любви.
Одним мы были, и совсем без страха.
И много раз от книги подымали
Глаза, бледнея…
Но погубило нас одно мгновенье:
Когда прочли мы, как любовник страстный
Поцеловал желанную улыбку, —
То он, со мной навеки неразлучный,
Поцеловал уста мои, дрожа…
И в этот день мы больше не читали…
Меж тем как говорил один из духов,
Другой, внимая молча, плакал так,
Упал, как мертвый падает на землю.[182]
Может быть, от жалости не только к ним, но и к себе, — от угрызенья и раскаянья: понял вдруг, как бесполезно погубил себя и ее. Так Орфей, выводя Евридику из ада, недолюбил, недоверил, усомнился, — оглянулся, и потерял любимую.
Здесь, в аду, с Данте происходит то же, что в доме новобрачных: «Я весь задрожал… и, боясь, чтобы кто-нибудь не заметил, как я дрожу, поднял глаза и, взглянув на дам, увидел среди них Беатриче… и едва не лишился чувств».
«Пал замертво и, будучи перенесен на постель, некоторое время лежал без чувств», — объясняет «Истолкование» Монтекассино те стихи из Ада, где описан обморок Данте, после рассказа Франчески.[183] Так же объясняет и другое, латинское истолкование этих стихов: «Данте, увидев Беатриче, сходившую по лестнице, пал замертво».[184]
Так же упадет и после первого свиданья с Беатриче в земном раю Чистилища:
…И жало угрызения мне сердце
Пронзило…
И боль такая растерзала душу,
Что я упал без чувств.[185]
Внутреннею связью этих трех обмороков, — земного, подземного, и небесного, — может быть только любовь Данте к Беатриче, ею разделенная. Но если так, то все в жизни и в творчестве Данте меняется для нас, — освещается новым светом. Если Беатриче любила Данте, то, в самом деле, новая любовь — «Новая Жизнь начинается», incipit Vita Nova, не только в жизни Данте, но и в жизни всего человечества.
Смехом вашим убивается жалость.[186]
Сладкие стихи любви…
мне должно оставить навек…,
потому что явленные в ней (Беатриче)
презренье и жестокость
замыкают уста мои.[187]
Долго таил я рану мою ото всех,
теперь она открылась перед всеми…
Я умираю из-за той,
«Беатриче»,
…Я смерть мою прощаю той,
кто жалости ко мне не знала никогда.[188]
Душа моя, гонимая любовью,
уходит из жизни этой плача…
Но та, кто столько сделала мне зла,
подняв убийственные очи, говорит.
«Ступай, ступай, несчастный, уходи!»[189]
Слишком понятно, почему Данте выключил эти стихи из «Новой жизни»: они разрушают ее, как ворвавшийся в музыку крик человеческой боли; режут, как нож режет тело. «Кто жалости ко мне не знал никогда…», «Кто столько сделал мне зла…» Когда это читаешь, не веришь глазам: здесь уже совсем, совсем другой, нам неизвестный Данте и Беатриче Неизвестная.
«В ее глазах — начало любви, а конец в устах… Но чтобы всякую порочную мысль удалить, я говорю… что всех моих желаний конец — ее приветствие».[190] А эта порочная мысль — поцелуй.
…Любовник страстный
Поцеловал желанную улыбку, —
это место Ланчелотовой повести, погубившее любящих Паоло и Франческу, так же могло бы погубить и других двух, Данте и Беатриче.
Поцеловал уста мои, дрожа, —
в этом, может быть, действительный конец его желаний.
Очи твои обрати к нему.
Открой уста твои,
чтобы видел он вторую красоту твою,
что на земле ты скрыла от него, — [191]
соединяют их Ангелы уже в ином «конце желаний».
…Древней сетью
Влекла меня ее улыбки
Святая прелесть, — [192]
святая, или все еще грешная даже здесь, на небе, как там, на земле? Только этим вопросом и начинается «Новая жизнь» — новая человеческая трагедия любви в «Божественной комедии».
…Тогда, меня улыбкой побеждая,
Она сказала: «Обратись и слушай,
Не только у меня в очах весь рай»[193]
Это могла бы сказать и Ева Адаму, еще в земном раю, но уже после грехопадения; могла бы сказать и последнему мужчине последняя женщина.
Если довести до конца это начало желаний, то совершится заповедь: «Будут два одною плотью». Данте об этом и думать не смеет; но, может быть, смеет за него Беатриче, если больше любит и больше страдает, чем он. Только холодный, голубой, небесный цвет «жемчужины» видит в ней Данте; а розового, теплого, земного, — не видит. Но вся прелесть ее — в слиянии этих двух цветов; в ее душе нет «разделения». Этим-то она и спасет его, двойного, — единая.
Тайну земной Беатриче выдает Небесная, более живая, земная, чем та, что жила на земле.
«убийственные очи».
И обратясь к Вергилию, с таким же
Доверием, с каким дитя, в испуге
Или в печали, к матери бежит, —
Я так сказал ему «Я весь дрожу;
Я древнюю любовь мою узнал!»
Но не было Вергилия со мной,
Ушел отец сладчайший мой, Вергилий…
И даже светлый рай не помешал
И потемнеть от них лицу. — «О, Данте,
О том, что нет Вергилия с тобой,
Не плачь, — сейчас ты о другом заплачешь!»
Она сказала, и, хотя не видел
Что говорит она, как тот, кто подавляет
Свой гнев, чтоб волю дать ему потом.[194]
«Гнев» — «презренье», «жестокость», «явленное в ней презренье и жестокость замыкают уста мои». Вдруг Ангелы запели.
«Зачем его казнишь ты так жестоко?» —
Но Беатриче не слышит песни и продолжает казнить обличать его.
…Каждым словом,
Вонзая в сердце острие ножа,
Чей даже край его так больно резал…[196]
… «Что, — больно слушать?
Так подыми же бороду, в глаза
Мне посмотри, — еще больнее будет!»
Она сказала. Налетевшей буре
Когда она дубы с корнями рвет,
Чем я, когда к ней подымал лицо
И чувствовал, какой был яд насмешки в том,
Что «бородою» назвала она
Лицо мое.[197]
«Яд насмешки», il velen de l'argomento; ядом этим отравлен в сердце «вонзаемый нож».
В эту минуту, мог бы он вспомнить здесь, на небе, как там, на земле, в доме новобрачной, «смеялась эта Благороднейшая Дама» над ним, вместе с другими дамами; тем же «ядом» отравляла нож, «вонзаемый в сердце». — «Если бы знала она чувства мои, то пожалела бы меня?» Нет, не пожалела бы, потому что любила, а любовь сильнее жалости. Этого тогда не понял он, — понял теперь, когда уже поздно.
…Суровой,
Как сыну провинившемуся — мать,
Она казалась мне, когда я ощутил
Горькою кажется жалость тому, кто познал сладость любви. Он и это почувствует, когда уже будет поздно, и когда вся глубина любви его осветится страшным светом смерти.
…Верный путь
Тебе указан был моею смертью:
Не мог найти в природе и в искусстве
Подобного моим прекрасным членам,
Рассыпавшимся ныне в тлен и прах.[199]
О смертном теле своем как будто жалеет бессмертная: в этом опять Беатриче Небесная подобна сестре своей, земной и подземной, — Франческе:
Любовь, что благородным сердцем рано
К недолговечной прелести моей,
Так у меня похищенной жестоко,
Что все еще о том мне вспомнить больно…
В эту минуту Данте чувствует, может быть, что не она к нему была «безжалостна», а он — к ней.
Переменила, он меня покинул
И сердце отдал женщине другой, — [200]
жалуется она Ангелам; и ему самому:
Ты должен был свой путь направить к небу,
Не опуская крыльев в дольний прах,
Чтоб новых ждать соблазнов от девчонок.[201]
Вот откуда гнев ее, — от ревности; вот за что она казнит его так жестоко, — за то, что он изменял ей с «девчонками». Тайна Беатриче небесной и тайна земной — одна: любовь к Данте.
…И жало угрызения мне сердце
Не в ней одной, я вдруг возненавидел;
И боль такая растерзала душу,
Что я упал без чувств, и что со мною было, —
Она одна лишь знает.
«облеченная прозрачной тканью цвета крови», пожирает сердце возлюбленного, пьет кровь его, как вампир. Это кажется, но это не так: кто чью кровь пьет, кто кого убивает, Она — его или он — Ее, этого оба они не знают. Здесь как бы «снежная кукла» св. Франциска (его жена «земная», — Небесная — Данте) вдруг наливается живою, теплою кровью. Не потому ли на Беатриче Небесной — одежда не белого цвета, как на земной, а красного, точно «живое пламя» — кровь живая. Страшно-живая жизнь вторгается вдруг в отвлеченно-мертвое видение — аллегорию, Carro, Колесницы Римской Церкви, в тех песнях Чистилища, где происходит неземная встреча Данте с Беатриче, — и опрокидывает эту Колесницу, разбивает ее вдребезги. Вся «Птолемеева система» и даже все строение Дантова Ада, Чистилища, Рая — разрушено; вместо них зияет голая, черная, непонятная, непознаваемая вечность, где только Он и Она, Любящий и Любимая, — в вечном поединке и с вечным вопросом: как соединить любовь земную и небесную, заповедь Отца: «Да будет двое одною плотью», и заповедь Сына: плоть свою убей, будь «скопцом ради Царства Небесного»?
Примечания:
177) V. N. XX.
178) F. Torraca, 511 —Я. Hauvette, 363.
179) Inf. V. 126.
181) Inf.. V, 109.
182) F. X. Kraus, 11 — Choise di Montecassino, S. XIV: «essendosi (Dante) fatto a certo convito in cui trovasi Beatrice, venutagli questa incontro, cadde come mezzo morto e transportato sopra uno letto, vi stette alquanto fuor del sensi».
183) F. X. Kraus: «illa (Beatrice) occurrente sibi per scalas cecidit semimortuus».
184) Purg. XXXI 88.
186) M. Scherillo, 314.
187) Rime 67.
188) F. N. XIX.
189) Purg. XXXI, 133.
191) Par. XVIII, 20.
192) Purg. XXX, 43.
193) Purg. XXX, 55.
194) Purg. XXXI, 2.
196) Purg. XXX, 79.
197) Purg. XXXI, 47.
198) Purg. XXX, 124.
199) Purg. XXXI, 52.
201) Purg. XXX, 85.