Мережковский,Гиппиус,Философов:
три Виленских интервью
В рассказе Аркадия Аверченко «Развороченный муравейник» русский эмигрант, с неимоверными мытарствами добравшийся до Праги, перечисляет семейные потери своего брата Сергея. В бегстве от большевиков по пути из Пскова тот растерял родственников: «Двинск - тетя Мотя, сам Сергей - Ковно, его племянник где-то между Минском и Шавлями - я так и флажок воткнул в нейтральную зону...». Подобными историями могли поделиться многие выходцы из России. Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, многолетний их спутник и единомышленник Дмитрий Философова и в ту пору студент, начинающий поэт Владимир Злобин из красного Петрограда выбирались под предлогом «лекций по истории литературы и искусства среди красноармейских частей».
C «кровью и потом добытыми» командировками [1] они выезжали 24 декабря 1919 г. «Серапион» в недалеком будущем Михаил Слонимский провожал их и рассказывал Корнею Чуковскому, что отъезд был «сплошное страдание». Толпа разделила и отнесла их к разным вагонам, в давке терялись чемоданы, до последнего мгновенья не могли попасть в поезд, хоть Мережковский и кричал: «Я член совета… Я из Смольного!» [2]. Мучения продолжились в самой поездке. «Трое суток от Петербурга до Х. - сплошной бред, - писал Мережковский. - Налеты чрезвычайки, допросы, аресты, пьянство, песни, ругань, споры, почти драки из-за мест, духота, тьма, вонь, ощущение ползающих по телу насекомых...» Не доехав до Гомеля, сошли в обозначенном Мережковским как «Х.» Жлобине. С трудом найдя проводников, обобранные, усталые и больные, «глухими лесными дорогами, а иногда и совсем без дорог, целиною по снежному насту» [3] двинулись к Березине, за которой на несколько месяцев замер польско-советского фронт. Фронт, а не граница: ее возрождающаяся Польши устанавливала не за столами переговоров, а на полях сражений, и неверно писать, как то делают, к примеру, то ли Константин Азадовский, то ли Александр Лавров, будто беглецы «нелегально перешли польскую границу» [4]. Другое дело, что фронт был действительно границей, разделявшей два строя, две цивилизации.
За «чертой заповедной, отделяющей тот мир от этого» [5], они прожили с десяток дней в Бобруйске. В середине января приехав в Минск, они начали то, ради чего, собственно, бежали - в беседах с влиятельными людьми, в статьях и интервью, в лекциях и докладах убеждать Европу в необходимости решительной борьбы с большевизмом. Приезд Мережковских в Минск стал событием и для русского общества в Вильне, пятый год отрезанного фронтами от культурной метрополии. После эвакуации в 1915 г. оно резко сократилось, изменился его качественный состав: не стало офицерства и большей части чиновничества, доминировавших в жизни города, заметнее стала роль ориентированных на русскую культуру евреев.
Появление в Минске знаменитых писателей заново включало регион в пространство русской культурной жизни. И газета «Виленский курьер» немедленно сообщила о прибытии «группы известных писателей и литераторов». В заметке «Д. Мережковский в Минске» сообщалось, что 16 января писатель «имел продолжительную беседу» с командующим оперативной группой войск в районе Минска генералом Л. Желиговским; Мережковский, «супруга его, известная писательница З. Гиппиус, сотрудник «Речи» Д. Философов, поэт Злобин» предполагают выступить с лекциями о жизни в Советской России; Мережковский «готовит для Западной Европы большой доклад о большевизме» («Виленский курьер», № 211, 21 января).
Четыре дня спустя газета помещает заметку о литературном вечере Мережковского, Гиппиус, Философова и Злобина в Минском городском театре, на котором выступили («Виленский курьер», № 215, 25 января). Из «Минского курьера» перепечатывается стихотворение Гиппиус «Рай земной (В альбом Корнею Чуковскому)», опубликованное позднее в выходившем в Софии журнале «Русская мысль» (1921, № ) под названием «Рай» («Виленский курьер», № 217, 28 января). С 29 января до 24 февраля в «Виленском курьере» появляется добрая дюжина материалов, связанных с русскими литераторами, большей частью перепечатанных из «Минского курьера»: сообщения о литературных вечерах в Минске, беседы с Мережковским и Философовым, статьи Философова, отрывки из «Петербургского дневника» Гиппиус и романа Мережковского «14 декабря».
Роман Мережковского (1918) для виленской публики был новостью. Не менее показательна характеристика Философова как сотрудника «Речи», газеты, выходившей до 26 октября (8 ноября) 1917 г., продолжившейся после большевистского переворота под названием «Наш век» и прекратившейся на № 133 от 3 августа 1918 г. Для живущих довоенными представлениями виленчан «Речь» продолжала быть рекомендацией, причем высокой. Публикации виленских газет о пребывании русских литераторов в Минске и Вильно отражают восприятие их литературной деятельности и политической позиции разнородным виленским населением. Реакция «Виленского курьера», двух польских газет («Nasz Kraj» и пытавшийся превзойти его в национально-патриотической риторике «Dziennik Wilenski»), литовской газеты на польском языке «Echo Litwy» на оценки Мережковским, Гиппиус, Философовым ситуации в России и проповедь русско-польского союза в борьбе с большевизмом оказались далекими от ожиданий беглецов.
Материалы местной печати знакомят с подробностями виленского эпизода бегства Мережковских, позволяя восстановить содержание их публичных выступлений. Основные положения их затем развивались в публицистике Мережковского, Философова, Гиппиус. Статьи, заметки, отчеты виленских газет уточняют рассказ Зинаиды Гиппиус о пребывании в Вильне в мемуарной книге «Дмитрий Мережковский» (1951). В частности, выясняется, что “громадная белая зала с колоннами” - это тот самый Городской зал на улице Островоротной, 5, где незадолго до бегства Мережковских из гибнущего Питера была провозглашена советская власть, - то ли в Вильне, то ли в Литве, - а ныне располагается Национальная филармония Литвы; первый литературный вечер в пятницу 27 февраля действительно прошел «при таком стечении публики, что выломали стеклянную дверь, был шум, и полицмейстер выбегал каждую вторую минуту»; только приверженностью Гиппиус старому стилю объяснимо то, что приезд в Варшаву она относит к «половине февраля», так как лекция Мережковского «Россия, Польша и Мицкевич» состоялась 29 февраля, после которой «продолжались вплоть до нашего отъезда в Варшаву» собрания у профессора Виленского университета М. Здзеховского. [6]
«Виленский курьер» и «Nasz Kraj» во вторник 24, «Echo Litwy» - в среду 25 февраля. «Мы не сомневаемся, что Вильно окажет дорогим гостям такой же радушный и искренний прием, какого они удостоились в Минске, где пробыли целый месяц», - прибавила русская газета [7] . Во вторник 24 февраля Философов и Мережковский посетили редакцию газеты «Nasz Kraj» и в беседе с ее редактором и издателем Ю. Сумороком изложили свои взгляды на положение в России, возможности смены строя и мирных соглашений; на следующий день газета опубликовала изложение беседы. «Nasz Kraj» 26 и 27 февраля анонсирует лекции русских литераторов. О них сообщают 27 февраля также «Echo Litwy» и «Виленский курьер».
Публикуемые газетные беседы по общей тональности и направленности немногим отличаются от выступлений писателей на вечерах. Анонсированные как литературные, они в действительности стали сеансами антикоммунистической индоктринации. Выступление Философова «Монгольский социализм большевиков», чтение Злобиным отрывков из дневника Гиппиус, Гиппиус - стихотворений, пропитанных «ядом острой сатиры» [8] и доклад Мережковского «Российский большевизм и Европа» должны были убедить в бесчеловечности большевизма, его гибельности и для России, и для преступно близорукой Европы. Польша к тому времени была единственным государством, воевавшим с большевиками. Тем большее значение она приобретала в глазах Мережковского и Гиппиус. Польша, «умеющая лучше других народов хранить интимные заветы своих отцов» и проникнутая «чувством рыцарской чести, должна дать достойный ответ бесчеловечному сатане» [9]
Непольскую публику разочаровал отнюдь не литературный характер выступлений писателей, язвительная критика советской власти и горячая апология Польши вызвала нескрываемое раздражение. Полякам же не могли не импонировать высокие оценки исторической роли польского народа, признание прав Польши на границы до ее разделов, демонстрация Мережковским основательного знакомства с творчеством Мицкевича. Но, хорошо знакомые с Россией царской и Россией большевистской, в саму возможность и возрождения ее, и русско-польского союза они не поверили.
Редактор газеты «Nasz Kraj» Эугениуш Сверчевский в статье «Миссия Мережковского» отнесся с пониманием к «» склонить Польшу к союзу с возрождающейся Россией против большевиков. Он сравнил русского писателя с Мицкевичем, представлявшим в эмиграции «честь Нации и независимость его духа, скованного на родине кандалами московского насилия». Но «», своим постыдным падением искупающей «неизмеримые обиды, которыми она целые века терзала собственный народ», и соображения о родственности двух славянских наций не выдерживают критики. «Море крови, пролитое Польшей в борьбе с Россией, еще не высохло, - писал Сверчевский. - ». Польша должна сама окрепнуть прежде, чем думать о помощи России, - тем более, добавляет Сверчевский, что «сам Мережковский с большим пессимизмом рисует далекие перспективы возрождения своей родины». Возможность согласия Польши с Россией, утверждал Мережковский, сознавал Мицкевич, его заветы пророчили нынешнюю историческую ситуацию. «Очень эффектный аргумент в устах русского мыслителя» заставил Сверчевского подчеркнуть, что писатель «предусмотрительно остановился на изображении царской тирании в Польше». Между тем «русская интеллигенция во время войны в 1915 г. провалила при голосовании в Думе проект самоуправления» Польши, а Временное правительство препятствовало созданию польской армии в России, как только «» сообразили, что то будет «армия Польши независимой, а не автономной части России». Короче говоря, «политический и религиозный русско-польский союз» - это мечта, «музыка небывало отдаленного будущего», а три века польско-русских отношений - болезненно пережитая действительность.[10]
«Русских в Вильно мы встречали не многоГлавное - польское общество» [11]. Часть публики на лекции Мережковского оказалась уже знакомой по собраниям у Марьяна Здзеховского (1861-1938). С выдающимся славистом, историком литературы, публицистом Мережковские познакомились задолго до встречи в Вильно, позднее переписывались и изредка встречались в Париже. На собраниях у профессора кафедры всемирной литературы Университета Стефана Батория Здзеховского Мережковские могли познакомиться с его коллегой, профессором философии Винценты Лютославским (1863-1954). Проповедник своеобразной националистической футурологии с антисемитской, германо- и русофобской направленностью имел для антикоммунизм и русофобии и сугубо личные причины: в 1918 г. большевиками в Москве был расстрелян его брат.
Лютославский на лекцию Мережковского откликнулся статьей «Дополнение к польскому мессианизму». Весьма оригинальным «дополнением догматики польского мессианизма» он назвал «гениальную мысль, что вместе с Польшей, Христом народов», были распяты «два народа-разбойника» и один из них окажется «благоразумным разбойником», обратится и будет спасен, как предсказал Мицкевич в «Дзядах». Это «пророчество тем более смелое», когда признаков «чудесного обращения» не видно, но явно «самоубийственное безумие народа», разрушающего свою страну и истребляющего свою интеллигенцию.
В живописуемых Мережковским картинах распада России и черт русского народа, сделавших возможным большевизм, Лютославский увидел «презрение к собственному народу» и традиционное русское самооплевыванье, «величайшим из живущих москалей» доведенное «до последних пределов». Такое же презрение «к декабристам, духовным предкам нынешних революционеров», писатель продемонстрировал в романе «14 декабря», изобразив их наивными и нерешительными «». Надежды на то, что русские «освободятся от заразы большевизма и введут власть Христа в своей стране, т. е. Царство Божие», Мережковский не заронил. Вот если и в самом деле за ним пойдет его народ, то поляки признают в великом писателе пророка, будет ставить ему памятники, а народ его примет в то Царство Божие, «осуществление которого на земле есть нашим национальным призванием», - резюмирует Лютославский [12]. Весной «триумвират» и Злобин отправились в Варшаву, где выступали с лекциями и статьями того же содержания. Они определили состав завершенного уже в Париже и выпущенного в Берлине публицистического сборника «Царство Антихриста» (1922). В Варшаве вместе с Борисом Савинковым они пытались объединить русскую эмиграцию для борьбы с большевизмом. Мережковский добился аудиенции у Пилсудского, во время которой убеждал его в существовании третьей, не царской и не большевистской, России, с которой Польша обязана вступить в боевой союз против злейшего врага человечества. В конце 1921 г. Мережковский, Гиппиус, Злобин отправились в Париж, чтобы оттуда поднимать Европу на борьбу с коммунизмом. Философов остался в Варшаве, предавшись работе в антибольшевистской газете «Свобода» (1920-1921), «За свободу!» (1921-1932).
Примечания:
[1] Д. В. Философов. Наш побег // Царство Антихриста. Munchen: Drei Masken Verlag, 1922. C. 159.
[2] К. Чуковский. Дневник / Вступит. слово М. Петровского; подгот. текста, публикация и коммент. Е. Чуковской // Новый мир. 1990. № 7 (787). С. 171. Имеется отдельное издание «Дневника» (1901 - 1929) Чуковского (М., 1991).
[3] Д. С. Мережковский. Записная книжка 1919 - 1920 // Царство Антихриста. С. 246, 248.
[5] Д. С. Мережковский. Указ соч. С. 249.
[6] Цит. по: З. Н. Гиппиус. Живые лица. Воспоминания: ч. II. Тбилиси: Мерани, 1991. С. 321-322.
[7] Приезд в Вильну русских писателей // Виленский курьер. 1920. № 240, 24 февраля.
[8] Русский литературный вечер(Д. С. Мережковский, З. Гиппиус, Д. Философов и В. Злобин) // Виленский курьер. 1920. № 245, 29 февраля.
[10] E. Swierczewski. Misja Merezkowskiego // Nasz Kraj. 1920. Nr. 51 (260), 3 marca.
[12] W. Lutoslawski Uzupelnienie polskiego mesjanizmu (Z powodu odczytu Merezkowskiego // Dziennik Wilenski. 1920. Nr. 50, 2 marca.