С. -Петербург
19 Октября 91.
Аким Львович!
Когда я прочел Вашу статью о Толстом1 одно из крупных литературных явлений последнего времени. Я чувствую потребность Вам это сказать, потому что долгое время был несправедлив к Вам. И я теперь понял, почему я был несправедлив и скажу Вам откровенно: я знаю, что Вы не разсердитесь. Я глубоко Русский, Вы глубоко Еврей. Существует какая-то странная, необъяснимая и как Вл. Соловьев верно говорит, "зоологическая" сила, которая отталкивает семитическую и арийскую расу и вместе с тем притягивает их друг другу. Поймите: Евреи как великий, страдальческий и несправедливо гонимый народ привлекает меня, как мне чуждый, далекий и вместе с тем бесконечно близкий: своей мистической верой в Божественную Тайну. Евреев сближает со Славянами глубокий, если можно так выразить неутолимый мистицизм, жажда религии. Вот почему в моем чувстве к Вам всегда боролось два элемента, две стихии -- симпатия к тому общечеловеческому, что есть в Еврейском идеале, в таких величайших мировых книгах, как Иов, Пророк Исайя. Я искренне люблю Ваше горячее увлечение Спинозой и ту логическую, немного мне чуждую и все таки благородную страсть, с которой Вы, жестикулируя, говаривали, что внешнего мира не существует, что он мираж. Но когда дело касалось , литературных вкусов и суждений, не содержания, а формы мыслей, тех прирожденных симпатий и антипатий, неуловимых и безконечно значительных оттенков духа, которые определяют национальность, я чувствовал, что Вы от меня уходите, я чувствовал, что мы чужие, мне казалось, что мы говорим на двух разных языках и это мне было тем более прискорбно, тем более меня раздражало, что другой стороной Вашего существа Вы были мне близки. Я знаю, что из-за этого не следовало мне быть несправедливым к Вам, но что-же делать все мы слабые люди и та часть "миража", которую мы называем , имеет такую великую власть над нашим сердцем!
Ваша живая и сильная статья о Толстом показала мне еще больше, что мы идем по одной дороге. Я почти уверен, что этой статьи не почувствуют у нас и не оценят в литературе, как следует. Но знайте, что Ваши слова не останутся без отклика. Я со многим не согласен в этой статье, но ее основа, ее сущность для меня, а следовательно и для других, похожих на меня, родственная. Я как будто вдруг услышал заблудившись темной ночью голос живого человека и мне важно, что человек этот совсем увидел тот же свет, который я вижу и он подает мне голос: "вот где свет!" Что касается до самого Толстого, то мне кажется он для Вас только предлог, Вы по поводу его высказываете себя, причем думая хвалить его, с философской точки зрения уничтожаете. И знаете-ли: здесь опять повторение спора отцов и детей. Вы уже одной страшно важной умственной чертой современне, ближе к нашему еще не изображенному поколению детей, чем к поколению Толстого, т. е. наших отцов. Вы уже откровеннее мистик-философ. Вы уже сознательно и в Божественную Тайну, не справляясь с кодексом модного в 60-е годы скептицизма. А Толстой не дерзает. Он и любит и стыдится Бога, как будто сидит перед Писаревым и Малешоттом2, перед таким холодным, как северное небо, трезвым и казарменным ученым "здравым смыслом" Великороссов, перед той гаденькой, пошленькой насмешечкой доныне распространенной в и бездарной так называемой "русской молодежи", которую я ненавижу и которая Потапенку3 считает куда больше Гончарова и Чернышевского куда больше Сократа.
Напишите, когда можно Вас видеть или зайдите. Мне хочется поговорить и передать Вам на словах благодарность за Вашу статью,
Крепко жму Вашу руку Д. Мережковский
Автограф письма хранится в Отделе рукописных фондов ГЛМ (ф. 9, оп. 1, ед. хр. 43).
1 Имеется в виду статья А. Л. Волынского "Нравственная философия гр. Л. Толстого" (Северный Вестник, 1891, No 10).
2 "Круговорот жизни в природе".
3 Потапенко Игнатий Николаевич (1856--1929), писатель, драматург.