XXI
Ближе всего к нам и легче всего мог бы нами быть понят Иоахим и в ответе на вопрос о том, что мы называем тоже неверно и недостаточно, потому что слишком «вторично», «водно», а не «третично», «огненно», – «соединением Церквей».
За семь веков до нас понял Иоахим то, что, кажется, «последние христиане» наших дней начинают понимать или скоро начнут, – что христианство может быть спасено не одной из двух поместных Церквей, Восточной или Западной, и не одной из бесчисленных церквей, в Протестантстве-Реформации, а только единою Вселенскою Церковью, потому что вся нисходящая за второе тысячелетие линия христианства есть не что иное, как медленный провал в пустоты, зазиявшие после Разделения Церквей.
«Нынешняя Римская Церковь, в своем земном владычестве, есть Вавилон», – говорит Иоахим теми же почти словами, как через полтораста-двести лет скажут Лютер и Кальвин. [42] «друзья богатых и союзники сильных мира сего, истинные члены синагоги сатанинской, возвещают и готовят пришествие Антихриста». [43] – «В Риме уже родился Антихрист и скоро воссядет на престол римского первосвященника». [44] – «Нынешнее состояние Церкви должно измениться, commutandum est status iste Ecclesiae». Дни Римской церкви сочтены: так же, как новый Град Божий – на развалинах старого Града Человеческого, «воздвигнута будет и новая Вселенская Церковь, на развалинах старой Церкви Петра». [46] Дышит Дух уже и сейчас в Церкви Восточной и влечет ее к Западной. Когда же обе поместные Церкви соединятся в одну, Вселенскую, то «войдут в нее Иудеи, войдут и язычники», да будет воистину «един Пастырь и едино стадо», а не так, как теперь, – множество стад и пастырей множество. [47]
«Церкви священников» будет «царство Святых». Старое священство Петра уступит место новому, ибо «все наследие Петра перейдет к Иоанну». [48]
«Будут ли римские первосвященники скорбеть о своем упразднении?.. Будут ли противиться тому, чтобы частное (поместное) совершенство, Церкви, particularis perfectio, заменилось общим, вселенским, universalis?» [49] Будет ли Петр противиться Иоанну? «Да не будет, да не будет, да не будет, сего! Absit, absit, absit hoc!» – заклинает Иоахим в вещем ужасе возможное столкновение бывшей Церкви с будущей, Петра с Иоанном; но не заклянет: около 1250 года, того самого, который предсказывал Иоахим, как роковой для Церкви и мира «апокалипсический», – произойдет первое столкновение, а второе – через три века, в Протестантстве Реформации.
XXII
Очень верно почувствует Римская церковь или, точнее, Римская курия, в лице Святейшей Инквизиции 1255 года, в городе Ананьи (Anagni), грозную для себя опасность в Иоахиме. Этот тишайший «Ангельский учитель» в самом деле страшнее для Церкви – не внешне, а внутренне мятежнее, революционно-врывчатей, буйного и шумного Лютера: только одно отрицание старого – обращенное к Церкви голое «нет» – у Лютера, а у Иоахима – «нет» и «да», отрицание старого и утверждение нового. Вот почему Церковь не посмеет его отлучить и анафематствовать открыто, как это сделает с Лютером; так мы не смеем уронить или ударить молотком начиненную динамитом бомбу. Только учеников Иоахима Церковь или опять-таки, точнее, Римская курия будет отлучать и сжигать на кострах беспощадно, а его самого будет замалчивать и мягкою рукою душить, где-то в углу, не в Риме, а в городке Ананьи. Мягкою тоже и «ученой рукой», docta manu, подчеркнет св. Фома Аквинский в книгах Иоахима неблагополучные по «ереси» места, готовя «Вечное Евангелие» к огню Инквизиции; [51] а около 1260 года поместный Арльский собор (Aries), донося кому надо, что многие иноки хранят Иоахимовы книги в потайных местах келий своих, признáет, все так же потихоньку, «Евангелие Духа Святого» «ядовитым учением», doctrina venenata.
XXIII
Верно и глубоко поняли судьи-инквизиторы, в страшной для них свободе Иоахима, возможность «революционного» взрыва. «Вечное Евангелие» внушало им такое же чувство, какое испытывают люди, ходящие с зажженной свечой в пороховой погреб; а через семь веков, с крайне противоположной точки зрения, по закону «сходящихся крайностей», испытает точно такое же чувство Ренан.
«Если бы, – говорит он, – все разумные силы порядка, в XIII веке, – Римская церковь, Парижский университет, Братство св. Доминика (отца Святейшей Инквизиции), гражданская власть – силы, столь часто враждовавшие, не соединились против этой дерзновеннейшей из всех попыток религиозного творчества, какие сделаны были в христианстве за последние века, то она изменила бы все лицо мира… Но как для нас ни возмутительна свирепая жестокость, с какой подавлено было это странное учение… надо все же признать, что истинный прогресс был не с ним, а с параллельным движением, увлекавшим умы к науке, к политическим преобразованиям и к окончательному установлению светского общества. Можно было уже и тогда, в 1255 году (год свирепейшего гонения на учеников Иоахима), предвидеть, что прогресс, как люди наших дней понимают его, идет не снизу, а сверху, не от воображения, а от разума, не от вдохновения, а от здравого смысла, ибо никакими человеческими усилиями не могут быть отодвинуты границы возможного».
Вывод из всего этого, неизбежный логически, хотя Ренаном и умолчанный, – тот, что «истинный прогресс» оказался не на стороне Иоахима, который пусть «безумно», «невозможно», но все-таки хотел свободы, а на стороне Инквизиции, которая жгла людей на кострах за желанье свободы; а довольно пустая оговорка о «возмутительно свирепой жестокости» врагов Иоахима (как будто и «прогресс» не бывает иногда «свирепо-жесток») ничуть не отменяет этого чудовищного вывода. Чтобы дойти до него, надо было Ренану, опять-таки по закону «сходящихся крайностей», почувствовать к Иоахиму, пророку свободы со Христом, а не помимо и не против Христа (в этом, конечно, все дело), такое же отвращение, смешанное с ужасом, какое чувствовали к нему и судьи-инквизиторы XIII века.
Но люди XX века, накануне совсем иного, хотя, может быть, не менее, а более страшного, «революционного взрыва» – «изменения всего лица мира», которого хотел Иоахим, уже не могут радоваться так, как люди XIX века в лице Ренана, что «всеми разумными силами порядка уничтожена эта дерзновеннейшая попытка религиозного творчества» и «лицо мира» осталось неизменным, вплоть до первой Великой Войны, и останется, вероятно, неизменным, вплоть до второй, когда, может быть, вдруг изменится оно в лицо премирного хаоса.
XXIV
«Столько же я забочусь об Иоахиме, сколько о пятом колесе в телеге, de quinta rota plaustri!» – говаривал один слишком остроумный монах XIII века, – может быть, слишком ранний поклонник «истинного прогресса», в духе Ренана. То же мог бы сказать и каждый из семи отделяющих нас от Иоахима веков, и притом каждый следующий, – с бóльшим убеждением, чем предыдущий, а наш век – с наибóльшим. Но если в течение этих веков христианское человечество как будто возвышалось, а на самом деле падало духом все больше и, кажется, в наши дни пало, как еще никогда (а пасть духом в жизни человечества, так же как в жизни человека, – значит быть на краю гибели), то, может быть, потому, что столько же заботилось и заботится не только об Иоахиме, великом пророке Духа, но и о самом Духе, как о «пятом колесе в телеге».
Мертвое молчание веков и нашего, такого на все пустые шумы отзывно-гулкого, века, особенно мертвое, – есть лучшее доказательство того, что самое людям ненужное сейчас, самое забытое, презренное, неузнанное, неузнаваемое, – Дух.
XXV
«В 1260 году кончится второе состояние мира», водное, и «начнется третье», – огненное, «с могущественным действием Духа Святого», – предсказывал Иоахим в канун смерти своей (в 1202 г.) и рождения нового века, которому суждено было сделаться, как думал он, началом «тысячелетнего Царства Святых на земле» – «Третьим Царством Духа». Если в этом предсказании своем он как будто ошибся, страшно для себя, а для семи грядущих веков смешно и жалко, то ведь и сам Иисус как будто ошибся страшно для Себя, а для двадцати грядущих веков жалко и смешно, когда предсказывал:
…некоторые из стоящих здесь… не вкусят смерти, как уже увидят Сына человеческого, грядущего в Царстве своем (Мт. 16, 28).
Но эта кажущаяся ошибка обоих, только во времени, в Истории, – непреложная истина, в соединении времени с вечностью, Истории с Мистерией. Царство Божие могло наступить и уже наступало тогда, в 30-х годах I века; так же могло оно наступить и уже наступало в 30-х годах XIII века; судя по тому, что и в эти дни, так же как в те, точно иная, от иной планеты идущая, сила вмешивалась в действие земного притяжения, – снова приближалось и во дни Иоахима, как тогда в дни Иисуса, великое светило Конца, – «третье, огненное состояние мира». Это и значит: «если бы все разумные силы порядка, в XIII веке, не соединились, чтобы уничтожить эту дерзновеннейшую попытку религиозного творчества» (Иоахимово «Вечное Евангелие»), – как бы иную, от иной планеты, великого светила Конца, идущую силу притяжения, – то она «изменила бы все лицо мира»; или, другими словами: то, что Иоахим предсказывал и что, в полноте своей, исполнится только в соединении времени с вечностью, Истории с Мистерией, – в значительной мере исполнилось уже и во времени, в Истории.
Что это действительно так, еще яснее видно из того, что почти в те самые дни, когда Иоахим предсказывал «скорое могущественное действие Духа Святого», оно уже началось, неведомо для всех и для самого Иоахима, в духовном рождении величайшего из «людей Духа» в XIII веке, – св. Франциска Ассизского.
XXVI
Кажется, все в тот же канун смерти своей и рождения нового века, может быть, в родном городке своем, Челико, близ Козенцы, у подножья Студеных Альп Калабрии, в очень старой часовне или церковке полуроманского, полувизантийского зодчества, каких много было в Норманском королевстве, на юге Италии, проповедовал однажды семидесятилетний старец, Иоахим, о Третьем Завете и скором пришествии Духа.
От сгустившихся на небе туч, под низко нависшими, точно гробовыми, сводами церковки, было темно, как ночью.
«В первом Завете, Отца, – ночь, – говорил Иоахим; – во втором Завете, Сына, – утро; в третьем Завете, Духа, – день»…
И, слушая, в ночи дневной, о солнце Вечного Дня, люди хотели поверить – проснуться, но не могли, как, может быть, мертвые, спящие в гробах, видя во сне – в смерти солнце жизни вечной, проснуться хотят, и не могут.
Вдруг солнце, прорезавшее тучи, залило всю церковку ослепительно хлынувшим из окон дождем лучей. И, остановившись на полуслове, Иоахим взглянул в ту сторону, откуда падали лучи, перекрестился и молча сошел с амвона; так же молча расступилась перед ним толпа и, когда он вышел из церковки, пошла за ним, как будто знала, куда он ведет ее и зачем. Лица у всех были неподвижны, широко открыты глаза, как у лунатиков: тою же таинственною силою притяжения неземного, как тех, – луна, этих влекло к себе солнце.
Молча пройдя через весь городок, где многие присоединялись к безмолвному шествию, так что толпа все росла и росла, вышли все в открытое поле, откуда виднелись вдали белевшие на густо-лиловой темноте уходящих туч снеговые вершины Студеных Альп. Молча взошел Иоахим на один из тех могильных курганов, каких было много в Калабрийских полях (в них покоились предки его, норманские викинги, дикие лебеди Севера), и, обратившись лицом к солнцу, подняв к нему руки, запел старчески тихим, в открытом поле, чуть слышным голосом:
Veni Creator Spiritus!
И, пав на колени, с лицами, так же обращенными к солнцу, и поднятыми к нему руками, вся толпа подхватила таким громовым, землю и небо потрясающим воплем:
Дух Святой, прииди!
что, казалось, вместе с нею молится не только все человечество, но и вся «совокупно стенающая тварь».
Люди смотрели на солнце так, как будто видели за ним иное незримое Солнце, перед чьим сияньем это, зримое, в блеске своем лучезарнейшем, – тьма, и молились на него так, что, казалось, «сам Дух ходатайствует» перед Отцом и Сыном, не только за людей, но и за всю тварь, «воздыханиями неизреченными».
XXVII
Это сделал Иоахим в канун смерти своей; то же делал он и во всю свою жизнь: вел людей из малой Церкви в великую, из темной – в светлую, из рабской – в свободную. «Дух Святой, прииди», – молился всю жизнь, и молитва его исполнилась: Дух снова, в те дни, сошел на людей так, как, может быть, еще, никогда после первого Сошествия в Сионской горнице; весь ХIII век – как бы вторая Пятидесятница.
Сделался внезапно шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом (Д. А. 2, 2).
Бурное дыхание Духа наполнило, как сильный ветер, весь дом христианского человечества.
Сын Иоахима, в Духе, – св. Франциск. «Что такое Третье Царство Духа?» – спросил Иоахим; ответил Франциск.
К Третьему Царству Духа ближе всех людей, потому что свободнее всех, после Иоахима, – Франциск. «Дух – Свобода»: этого не мог бы он сказать так, как сказал Иоахим, и, вероятно, даже не понял бы, что это значит. Но только в свете, падающем на Франциска от этого Иоахимова религиозного опыта, можно увидеть и понять до конца все, чем жил Франциск, и все, что он сделал.
«Вот когда наконец я могу сказать свободно: не отец мой, Пьетро Бернардоне, а Господь, Небесный мой Отец!» – первое слово Франциска, когда он начинает «жить по Евангелию», а последнее: «Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты дал мне умереть от всего!» Между этими двумя освобождениями, – вся его жизнь и все его дело. «Будет Вечное Евангелие», – не мог бы сказать Франциск и этого, как сказал Иоахим, и, вероятно, не понял бы, что это значит; но вся его жизнь – в этом.
Нам кажется Евангелие тем, что было и чего уже нет и, вероятно, не будет; а ему, – тем, что было, есть и будет всегда. Это и значит: наше Евангелие – временное, а его, Франциска, так же как Иоахима, – «Вечное».
«этого сделать нельзя»; а такое же первое, невольное и самое искреннее впечатление Франциска: «это сделать, можно». За две тысячи лет христианства никто не доказал убедительнее, чем он, возможность Евангелия.
XXIX
– книга, написанная очень давно и не для нас; а в таком же первом впечатлении Франциска, Евангелие – вовсе не книга написанная, а только что ему самому сказанное и прямо из уст Говорящего им самим услышанное слово. В этом смысле можно бы сказать, что Франциск – не христианин, а ученик Христа, еще до христианства: между Христом и Франциском как бы вовсе нет времени – истории, нет христианства, нет Церкви.
«Что мне делать, как жить по Евангелию, – это я не от людей узнал; это мне сам Бог открыл», – скажет Франциск, умирая, о всей своей жизни. «Я не от людей узнал» значит: «и не от Церкви». Вывода этого сам Франциск не сделает, и если бы его кто-нибудь сделал за него, то он ужаснулся бы; но вывод из всей его жизни – этот.
Если не Церковь – от Христа, а Христос от Церкви, как это утверждается более или менее сознательно, в обеих Церквах, Восточной и Западной, то, «как жить по Евангелию», люди от людей узнают и в Церкви, внешним только, рабским знанием; а Франциск, так же как Иоахим, так же как Павел, это узнает внутренним, свободным знанием, от самого Христа Освободителя.
… благоволил открыть во мне Сына своего… я не стал… советываться… с плотью и кровью (человеческой)… и не пошел в Иерусалим… к Апостолам, —
– мог бы сказать и Франциск вместе с Павлом (Гал. 1, 15–17) о первой половине жизни своей; когда же во второй половине пошел-таки в Рим, в Церковь, то едва себя и дела своего не погубил; только тем и спасся, что кончил так же, как начал. «Это (Евангелие) я не от людей узнал; это мне сам Бог открыл», – сказал, умирая.
Не было ни у кого, после человека Иисуса, более глубокого, первичного и совершенного знания, чем у Франциска, что Бог есть Отец, а человек – сын, и потому не раб, а свободный.
Раб не пребывает в доме вечно; вечно пребывает сын. Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете (Ио. 8, 35–36), —
этого, после Иоахима и Павла, никто из людей не понял лучше Франциска. Внутреннейшее существо христианства, Богосыновство, не было ни для кого в большей степени, чем для него, откровением Свободы.
XXX
– освобождение от страха смерти, начала всех рабств.
Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою, ради Меня, тот обретет ее (Мт. 16, 25).
Что это значит, никто из людей не понял лучше Франциска.
Первая, главная и, в сущности, единственная заповедь Божья человеку: «Будь». – «Я есмь» – первое, чистое, голое, от всего освобожденное, бытие в Боге – «Сущем» (Jahwe) и в человеке, есть блаженство: Бог всеблажен, потому что есть.
наступит для меня бытие, то я всех тварей блаженнее, потому что те этого не знают, а я знаю.
Этих слов: «умри и будь»,
Только темным гостем в мире
— [56]
не сделалсделать нельзя.
– будет; душу свою потеряет – найдет.
«Жить или быть?» – надо людям сделать выбор, но никто не делает; Франциск сделал.
«Смерть будет для тебя бесконечною радостью», – скажет умирающему Франциску один из учеников его, можно бы сказать и Франциску живущему: «Вся твоя жизнь – бесконечная радость». Каждую минуту жизни своей, душу свою он терял – находил; «умирал – был».
«per regnum Babylonis intelliget dominium Romanae ecclesiae». Это заключение судей-инквизиторов в г. Ананьи (Anagni) в 1255 г.
43) Exposit. Fol. 194. – Super IV Evang. Fol. 186, recto.
44) Это будто бы сказано Иоахимом в Сицилии, около 1200 года, в беседе с Ричардом Львиное Сердце, шедшим в Крестовый поход. Если бы этого даже не говорил Иоахим (мало, в самом деле, вероятно, чтобы он это мог сказать такими словами), то все же очень знаменательно, что нечто подобное могло быть ему приписано. – Roger Hoveden. Rerum Britannicarum Medii Aevi scriptores; or, Chronicles and memorials of Great Britain and Ireland during the Middle Ages. – London, 1858. III. 75–79; II. 150–154.
46) Expositio. Fol. 83.
– Renan. 222.
48) …Ad quam (Ecclesiam Joanni) opportet transire totam Petri successionem. – Expositio. Fol. 77, confr. fol. 22.
– Denifle. I. 111, 112.
50) Super IV Evang. Manuscr. Dresd. Fol. 187, verso. – Fournier. 38.
51) «Sua docta manu cassavit». – Acta S. S. Martii. I. 667.
–2362.
–322.
54) Sabatier. 67. – Gebhart. 65–66.
55) Luke Wadding. Annales Minorum, in quibus res omnes trium ordinum a S. Francisco institutorum ex fide ponderosius asseruntur, calumniae refelluntur, praeclara quaeque monumenta ab oblivione vendicantur. Lugduni: Sumptibus Claudii Landry, 1625–1654. Ad annum 1226. B. 35. – Amoni. Legenda Trium Sociorum. Append. P. 110. – Opuscula Sancti Patris Francisci Assisiensis sec. codices mss. emendata et denuo edita a PP. Collegii S. Bonaventurae Ad Claras Aquas (Quaracchi) prope Florentiam, ex typographia Collegii S. Bonaventurae, 1904. P. 77–82.
56)Und so lang du das nicht hast,
«stirb und werde», —
Bist du nur ein trüber Gast
Auf der dunkler Erde.
57) Specul. Perfect. XIII. 3.