XI
Жанне было лет тринадцать, когда она услышала однажды в саду, в тишине бездыханного полудня, чей-то Голос. Тихо только позвал он: «Жанна!» — но она испугалась так, как никогда ничего не пугалась в жизни. [116]
Так, по одному свидетельству, а по другому — иначе: бегая будто бы на цветущем лугу с подругами, так легко, что казалась летающей, вдруг остановилась, прислушиваясь к чьему-то зову, «в восхищении, как бы вне себя», и, подумав, что зовет ее мать, побежала домой; но услышала, в саду, все тот же зов и только тогда испугалась. [117] Это второе свидетельство подтверждается отчасти и самою Жанною: «Голос мне послышался — явился, когда я пасла овец в поле». [118]
Что значит этот неведомый зов, лучше всего объясняет великий русский тайновидец Гоголь: «Мне всегда был страшен этот таинственный зов. Помню, в детстве я часто слышал его: вдруг позади меня кто-то явственно произносил мое имя. День обыкновенно был самый ясный и солнечный; ни один лист в саду на дереве не шевелился; тишина была мертвая… Но признаюсь, если бы ночь, самая бешеная и бурная, со всем адом стихий настигла меня одного среди непроходимого леса — я бы не так испугался, как этой ужасной тишины среди безоблачного дня. Я, обыкновенно, бежал с величайшим страхом и занимавшимся дыханием из сада и тогда только успокаивался, когда попадался мне навстречу какой-нибудь человек, вид которого изгонял эту страшную сердечную пустыню». [119]
Этот «панический ужас» знали и древние: им тоже слышался в нем доходящий из того мира в этот таинственный зов.
XII
«Жанна!» — позвал ее Голос трижды, и в третий раз узнала она, что с нею говорит Архангел Михаил. Детски просты, понятны были слова его и как будто не страшны:
— Жанна, будь доброй и умной девочкой; часто ходи в церковь, молись! [120]
В первый раз узнала она тогда и потом узнавала Михаила Архангела по рыцарским доспехам — шлему, броне и копью, пронзавшему Змея, — точно таким же, как в церкви, на иконах и в изваяниях Архангела; узнавала его также и «по рыцарской любезности, courtoisie, и по исходившим из уст его прекрасным словам». [121]
Вместе с Михаилом Архангелом прилетало иногда и множество маленьких ангелов, плясавших, как ослепительные искры или те бесчисленные пылинки, что вьются в проникающем сквозь ставни в темную комнату солнечном луче. [122]
Жанна узнавала Архангела, но не всегда и не совсем и вдруг начинала бояться, не зная наверное, он ли это или не он. [123]
«И Голос мне сказал: „Очень жалеет Господь французский народ. Жанна, тебе должно идти во Францию!“ И, услышав эти слова, я заплакала». [124]
«великой жалости, бывшей в королевстве Франции». Жалость так велика, что ею и страх заглушается; может быть, только по ней узнает, что говорит с нею не кто иной, как Михаил Архангел.
XIII
«Завтра приведу я к тебе двух святых, избранных тебе в советницы Отцом Небесным. Слушайся их и делай все, что они тебе скажут», — обещал ей однажды Архангел и, как обещал, так и сделал: привел к ней св. Катерину и св. Маргариту, стал немного поодаль от нее, и то одна из святых, то другая ходила от нее к нему, а от него — к ней, «как челнок ходит в ткацком станке». «Я спрашивала у них, а они — у Архангела и потом давали мне ответ». [125]
Большею частью слышались ей Голоса с правой стороны, оттуда, где была церковь, [126] и оттуда же сиял ей «великий Свет», может быть, такой же, как Павлу, на пути в Дамаск:
около полудня вдруг осиял меня великий Свет с неба…
превосходящий сияние солнечное (Д. А. 22, 6; 26, 13).
«Около полудня» услышала Голос и Жанна, в первый раз, а может быть, увидела и Свет.
Чаще всего слышались ей Голоса в звоне колоколов, вечерних и утренних. Очень она их за то полюбила и обещала собственного печения хлебцы пономарю, чтоб он звонил усерднее. [127]
Никому никогда не говорила о Голосах — ни отцу, ни матери, ни духовнику. [128]
«Видели ли вы во плоти сущих Ангелов?» — спросят Жанну судьи. «Видела, как вижу вас!» — ответит она. [129]
Видела «лики их, великолепно и драгоценно венчанные». [130] Часто обнимала и целовала их, чувствуя теплоту и обоняя благоухание прославленных тел, подобное благоуханию райских цветов. [131] А когда святые уходили — целовала землю там, где стояли их ноги. [132]
— одно и то же; вот почему, услышав первый таинственный Зов, узнала в нем голос матери. Эти «Госпожи Небесные», Святые, и те «Госпожи Лесные», Феи, говорили ей об одном и том же, хотя и по-разному.
Видела нередко Ангелов и на людях: «Потому что часто бывают они среди людей, но люди их не видят, а я вижу». [133] Это сказано так просто, как, может быть, не говорилось никогда, с первых веков христианства, и потому именно, что это так просто и что душа человеческая это пьет невольно, как жаждущий воду, мы чувствуем, что это было — не могло не быть.
«Когда мне бывает тяжело, что люди с трудом верят тому, что я говорю им от лица Мессира (Господа), я ухожу от людей к Нему и молюсь, и жалуюсь Ему. И тотчас же после того слышу Голос: „Дочерь Божия, иди, иди! Я тебе помогу — иди!“ И, слыша то, я очень радуюсь, и мне хотелось бы всегда быть в этой радости». [134] — «А когда они (Ангелы или Святые) уходили от меня, я плакала и мне хотелось, чтоб они взяли меня с собой». [135]
«В первый же раз, как услышала я Голоса, я дала обет девства». Бедное латунное колечко с двумя именами в одном: Иисус-Мария — отдает Святым, а те, тронув его, возвращают ей, в знак того, что невеста обручилась Жениху, поселянка Жанна — Царю Небесному. [136]
XIV
Если все еще плачет иногда от страха, то теперь уже потому, что не Голосов страшится и не в них сомневается, а в себе самой: «Я — бедная девушка; ни ездить верхом, ни сражаться мечом не умею»… — «Знамя Царя Небесного возьми, дочерь Божия, и смело ступай! Бог тебе поможет», — утешают ее Голоса. [137]
С каждым днем все чаще говорят они с ней, все ближе, внятнее и неотступнее. «Дня не проходит, чтоб я их не слышала. И они мне нужны». [138] — «Дочерь Божия, ступай в город Вокулёр, к капитану Роберу Бодрикуру: он даст тебе ратных людей, чтоб отвести тебя к Дофину!» [139] — «Ступай во Францию!» — «Освободи Орлеан!» — «Венчай короля!»
Целых пять лет, от тринадцатого года до восемнадцатого, длится борьба ее с Голосами, такая же, как у св. Франциска Ассизского. «Чти отца и матерь твою…» — «Если кто не возненавидит отца и матери своей, тот не может быть Моим учеником». — «Самое тяжкое из всего, что пришлось мне вынести в жизни, — это уход от отца и матери», — могла бы сказать и Жанна, так же как Франциск. [140] «Но будь у меня сто отцов и сто матерей, я все равно от них убежала бы!» [141]
XV
«Францию погубила Жена, а Дева спасет». — «Жена» — королева Изабелла Баварская, а «Дева» — Жанна. [142]
Дядя согласился отвести ее в Вокулёр, к тамошнему коменданту, сиру Роберу дё Бодрикуру. Это был человек не глупый и не злой, но грубый, пьяный и распутный, похожий на всех тогдашних ратных людей; пахло от него конюшней, кабаком и домом терпимости. [143]
Бедная крестьянская девушка, в красной заплатанной юбке, но с лицом, озаренным нездешним светом, смело вошла в находившийся высоко над городом замок, протеснилась сквозь толпу полуразбойничьей-полурыцарской челяди и, услышав Голос: «Вот он!» — прямо подошла к сиру Роберу и сказала:
— Я к вам от Мессира. Пошлите сказать Дофину, чтоб он крепко держался, но битвы врагам не давал… потому что до Преполовения (половина Пятидесятницы, празднуется от христианской Пасхи до праздника сошествия Святого Духа) Мессир поможет Дофину… Воля Мессира, чтобы Дофин был королем, и, вопреки всем врагам своим, он им будет: я это сделаю, отведу его на королевское венчание…
— Кто же такой этот Мессир? — спросил Бодрикур с удивлением.
— Царь Небесный, — ответила Жанна.
Молча посмотрел сир Робер сначала на нее, потом — на дядю Лаксара и, наконец, пожав плечами, сказал:
— Отведи ее назад, к отцу, надавав ей пощечин! [144]
XVI
Жанна вернулась в Домреми. Люди смеялись над ней, указывая на нее пальцами:
— Вот кто восстановит королевский престол и спасет Францию! [145]
Думали, что она «порченая»: «Видно, с Жаннетой что-то попритчилось у Фейного дерева!» [146]
Страшный сон приснился отцу Жанны: будто бы она убежала из дому с ратными людьми.
— Если бы это с нею и вправду случилось, я бы хотел, чтоб вы утопили ее своими руками, а если этого не сделаете вы, то я сделаю сам! — говорил он сыновьям своим, Жану и Пьеру, и по тому, как говорил, видно было, что сделает. [147]
Глаз с нее не спускали родители, чтоб не убежала, и, думая образумить ее, хотели выдать замуж за молодого поселянина, но она отказала ему, потому что была уже обручена иному Жениху — Царю Небесному. [148] [149]
Вскоре после того, в мае 1428 года, отпросилась она из дому к беременной тетке, дядиной жене, чтобы ухаживать за ней после родов. [150]
Знала, что уходит навсегда из родного селения. Весело как будто прощаясь со всеми, только с той из подруг, которую любила больше всех, Овиеттой, не имела духу проститься и прошла мимо дома ее потихоньку. [151]
Знала ли, что делает с отцом и с матерью? Знала. «Когда я убежала в Вокулёр, отец мой и мать едва не лишились рассудка». [152]
Снова идет в Вокулёр и здесь поселяется у дядиного друга, Леруайе, тележного мастера; помогает жене его по хозяйству: стряпает, шьет, вяжет, прядет; посещает больных и каждый день ходит в замковую церковь, где маленький певчий, видевший, как молится она, «в восхищении», навсегда запомнил ее озаренное нездешним светом лицо. [153]
Снова, как девять месяцев назад, Жанна идет к сиру Роберу Бодрикуру и говорит ему так же смело, как тогда:
— Знайте, мессир, что Господь снова велел мне идти к Дофину, чтобы, взяв у него ратных людей, освободить Орлеан и отвести Дофина в Реймс, на венчание! [154]
Сир Робер, выслушав ее на этот раз внимательно, призадумался и уже ничего не сказал о пощечинах, но отослал ее все-таки ни с чем.
В городе заговорили о ней, и кое-кто уже начинал ей верить. Первый поверил один из ратных людей коменданта, молодой лорренский рыцарь Бертран дё Пуленжи, а за ним — Жан дё Метц — тоже молодой рыцарь. [155]
— Как же нам быть, сестрица? — говорит ей дё Метц. — Неужели из Франции изгнан будет король и все мы сделаемся англичанами?
— Я пришла к сиру Роберу, чтоб он отослал меня к Дофину. Но ему до меня и горя мало, — ответила Жанна. — А между тем до Преполовения надо мне у Дофина, потому что спасти Францию не может никто, кроме меня… хотя мне лучше хотелось бы сидеть у бедной матушки моей, за прялкой… Но я должна, должна идти! И пойду, если бы даже пришлось мне на коленях ползти, потому что этого хочет Мессир!
— Кто этот Мессир? — спросил ее дё Метц, так же как Бодрикур.
— Царь Небесный! — ответила Жанна.
— Вот вам слово, что я отведу вас к Дофину! — вдруг воскликнул дё Метц и, подавая ей руку, как бы в знак торжественной клятвы, спросил:
— Когда же в путь?
— Лучше сегодня, чем завтра, а завтра лучше, чем потом!
— Так и пойдете в женском платье?
— Нет, в мужском! [156]
XVII
Девять месяцев, от мая 1428 года до февраля 1429 года, длятся переговоры Жанны с Бодрикуром; девять месяцев она «беременна»: «Тяжко мне ждать, как женщине, готовой разрешиться от бремени. Я больше не могу терпеть!» [157]
Сир Робер написал о Жанне Дофину и в ожидании ответа отправил ее в город Нанси к лорренскому герцогу Карлу II, больному и старому, который надеялся, что Жанна, «святая» или «колдунья», его исцелит. [158]
Кажется, больше всего убедило и капитана Бодрикура в «колдовстве» или «святости» Жанны ее исполнившееся предсказание о великом поражении французов в Рувейском бою. [159] Но, чтобы узнать наверное, откуда она, от Бога или от дьявола, сир Робер попросил священника заклясть ее, и тот окропил ее святой водой, говоря: «Если ты — благое, приблизься; если ты — злое, рассыпься!» Жанна не «рассыпалась»: была, значит, «благое». [160]
По возвращении ее от герцога Лорренского получен был ответ Дофина с требованием послать Жанну к нему.
Кое-кто из ее вокулёрских почитателей заказал для нее портному мужское платье — камзол и штаны, а башмачнику — высокие сапоги со шпорами. Сир Робер купил ей коня. Волосы подстригла она в кружок, как у молоденьких мальчиков и у св. Маргариты. [161]
«Как-то вы пройдете такой путь, когда всюду ратные люди?» — остерегали ее, но она отвечала спокойно: «Я ничего не боюсь… Бог строит мне путь, для этого я и пришла!»
«Ну, Жанна, ступай, и будь, что будет!» — сказал ей сир Робер на прощанье, когда в февральское туманное утро выезжала она из Вокулёра через Ворота Франции. [162]
Ехали глухими тропами в лесах, укрываясь от Годонов, Хвостатых. Войлоком обертывали копыта лошадей, чтоб по мерзлой земле и камням не стучали. [163]
«Жанна была так целомудренна, что ни одной дурной мысли не приходило нам в голову», — вспоминали они об этих беседах.
«Сделаете ли вы, Жанна, то, что говорите?» — спрашивали они.
«Сделаю, — отвечала она. — Я по воле Божьей иду, и Братья мои небесные (Ангелы) говорят мне, что надо делать… Вот увидите, как милостиво примет нас благородный Дофин!» [164]
XVIII
Кто Карл VII — сын ли короля Карла VI или герцога Орлеанского — этого никто не знал наверное, ни даже он сам; знала только мать его, королева Изабелла Баварская, «Иродиада Нечистая», «Большая Свинуха», — та самая, что сделала из благородных Лилий Франции подстилку Леопарду Англии. [165] «Так называемый Дофин» — позорный титул несчастного Карла в государственных грамотах, подписанных королевой-матерью: [166] «так называемый» значит «ненастоящий». Год рождения Карла, 1403-й, совпадает с тем годом, когда прелюбодеяние матери его с герцогом Орлеанским было в наибольшем разгаре. Страшное оружие в руках англичан — то, что не только для них, но и для самих французов Карл VII — сомнительный сын короля Франции Карла VI, а колыбельный младенец Генрих VI — несомненный сын английского короля Генриха V и внук французского короля, следовательно, единственный законный наследник обоих соединенных престолов, английского и французского.
Карл VII, сын прелюбодеяния, — воплощенный грех матери. Мать его — прелюбодеица, а отец — сумасшедший: этим отравлена вся его жизнь. Жалкою смертью умрет он от злокачественных язв на ноге и во рту, считая себя, может быть не без основания, отравленным: в самом рождении его влит в жилы его прелюбодеянием матери и безумием отца медленный яд. [167]
Робкий, забитый, запуганный, всеми покинутый и презираемый, вечно колеблющийся и сомневающийся, «нетрагический Гамлет», думает он только об одном: как бы уйти от всего, уснуть во внутренних дворцовых «опочивальных и каморах». [168]
«Что ты спишь, Государь? Quare obdormis, Domine?» — говорит ему один из преданнейших слуг его, Жувенель дез-Урсин, будущий архиепископ Реймский. [169] В жизни происходит с Карлом VII то же, что на одной заставной картинке тех дней: сонный, покоится король на ложе, между старухой Меланхолией, Безумием и юношей Разумом. [170]
Доброе в Карле то, что он любит мир и ненавидит войну. Жалкого королевства жалкий король, он кроток сердцем и жалостлив к бедным людям, таким же несчастным, забитым и запуганным, как он сам, чувствует по себе самому «великую жалость» — великое бедствие королевства Франции. [171] Может быть, от зрелища этого бедствия он и уходит во внутренние дворцовые опочивальни и каморы, чтобы уснуть в них — о, если бы не временным, а вечным сном! Спит король, и все королевство вокруг него засыпает сном смертным.
Бедный король, зачатый, рожденный и вскормленный на куче навоза царственного, спит, ожидая предопределенной спасительницы своей, бедной девочки, вскормленной на куче навоза деревенского. Жанна разбудит короля ненадолго, но все же на столько времени, чтобы спасти Францию.
XIX
«ведьму». Слушал врагов и друзей ее одинаково, но чем больше слушал, тем больше сомневался и не мог решить, что сделает. Так и не решил до той минуты, когда уже вводили Жанну ее друзья в большую королевскую палату замка.
Больше трехсот вельмож и рыцарей толпилось в палате шумно, как на рыночной площади, в тусклом свете пятидесяти факелов, чадивших под расписными потолочными сваями. [172]
Рыцари — в латах, вельможи — в узких камзолах с опушкой лисьего меха, с прорезными, дутыми на плечах и локтях рукавами, в сафьянных башмаках с такими острыми и тонкими носами, что они загибались. Дамы в платьях из жесткой, как лубок, золотой парчи с длинными хвостами и в высоких рогатых чепцах-кокошниках с падавшими сзади до полу прозрачными дымками. Грубыми и тяжелыми духами, подобными восточным благовониям — мастике, ладану и мускусу, — пахло от дам, а от мужчин сквозь духи пахло так же, как от сира дё Бодрикура, конюшней, кабаком и домом терпимости.
Дамы тщательно прятали волосы под кокошники, потому что показывать мужчинам волосы считалось для женщин таким же стыдом, как открывать наготу тела самую тайную. [173]
Когда в палату вошел или вошла неизвестно кто — мальчик или девочка, простоволосая, — дамы не знали куда девать глаза от стыда, и если бы не любопытство, то все разбежались бы. «Оборотень, ведьма… сжечь… утопить!» — пронесся между ними шепот возмущения и ужаса, а может быть, и тайной зависти, потому что многих мужчин то и пленяло невиданной прелестью в Жанне, что она была неизвестно кто — мальчик или девочка.
XX
Тем, кто не знал Дофина в лицо, невозможно было узнать его в тесно окружавшей его толпе вельмож и рыцарей, потому что он одет был хуже всех. «С продранными локтями ходит король, и когда однажды сапожник принес ему пару заказанных им башмаков для примерки, то унес их назад, видя, что ему за них нечем будет заплатить» — такие рассказы внушали богатым людям презренье к королю, а бедным — нежную к нему любовь и жалость. [174]
Был он и с виду не похож на короля: маленький, худенький, на тонких кривых ножках с нерасходящимися толстыми коленями; сонное, одутловатое лицо с оттянутым книзу над тонкими поджатыми губами мясистым носом и узкими под высоко поднятыми бровями щелками таких оловянно-тусклых заспанных глаз, как будто он хотел и не мог продрать их — проснуться совсем. [175]
Жанне было тем труднее узнать Дофина, что он робко от нее прятался в толпе, может быть, для того, чтоб ее испытать. Но все-таки сразу, только что вошла в палату, она узнала его и прямо к нему подошла. Как могла узнать? Те ли из вельмож, кто ей покровительствовал, подвели ее к нему, или, может быть, ее «Небесные Братья» Ангелы шепнули ей на ухо: «Вот он!»
Прямо подошла к нему, сняв мужскую шапочку (в комнатах, даже при короле, все ходили в шляпах, как на улице), поклонилась ему, по сельскому обычаю приседая на одно колено, и сказала:
— Доброго здоровья да пошлет вам Господь, благородный Дофин!
— Кто ты такая и чего тебе нужно? — спросил ее тот, все еще, быть может, не решив, чтó сделает — примет ли ее, как Божью посланницу, или прогонит, как «ведьму».
— Имя мое — Дева Жанна, — ответила она. — Царь Небесный послал меня к вам, благородный Дофин, чтобы сказать, что вы будете венчаны в городе Реймсе в наместники Царя Небесного, единого Короля Франции!
И, подумав, прибавила:
— Дайте мне ратных людей, чтоб освободить Орлеан!
«Нет, не ведьма — Божья посланница!» Взяв ее за руку, отвел в сторону и начал с нею тайно беседовать.
— Вот я тебе говорю, — шепнула она ему на ухо, переходя с «вы» на «ты» с простотою детской и ангельской, — вот я тебе говорю от лица самого Мессира Господа, что ты — истинный наследник престола и законный сын Короля… [176]
что чтил ее так же усердно, как Жаннина мать и сама Жанна: первая молитва была о том, чтобы, если он, Дофин, — незаконный наследник, Бог дал ему силу прекратить войну с англичанами; вторая — о том, чтобы, если по его вине страдает народ, он, король, был один наказан; и третья — о том, чтобы, если народ страдает по своей вине, Господь простил его и помиловал. [177]
[178] Но, увы, ненадолго: скоро опять заснет и усомнится, кто она — «ведьма» или Божья посланница.
Чтоб самому ничего не решать, он отослал ее в город Пуатье, в свой королевский парламент, на испытание докторов-богословов. [179]
116) Procès. I. 52, 72–73, 89, 170. — «…Magnum habebat timorem».
117) Petit de Julleville. 10. — Lettre du sénéchal de Berry, Perceval de Boulainvilliers au due de Milan, année 1429. — «…Ravie et comme hors de sens…».
118) Procés. III. 204. — «Comme je gardais les animaux, une Voix m'apparut».
119) Гоголь. Старосветские помещики.
–175. — «Jeanne! sois bonne et sage enfant; va souvent à l'église».
121) Procès. I. 173, 248, 249. — P. Ch. Cahier. Caractéristique des Saints dans l'art populaire. Paris: Pousselique frères, 1867. Vol. 1. P. 363.
122) Procès. I. 72, 75.
123) Amiet. 97. — «La première fois… j'eus grande peur. J'eus aussi grand doute si c'était Saint-Michel… se tenait à quelques pas, et Tune des Saintes faisait la navette pour prendre conseil de l'Archange».
124) Procès. I. 52.
126) См. сноску выше.
127) Procès. I. 480; II. 413. — «Promiserat dare lanas… ut diligentiam haberet pulsando».
128) Procès. I. 218. — «Celavit visiones curato, patri et matri».
ès. I. 73.
— «Leurs figures sont couronnées moult richement et préciesement».
131) Procès. I. 186.
132) Procès. I. 130.
133) Procès. I. 130.
134) Procès. III. 112.
ès. I. 73.
136) Procès. I. 128. — Hanotaux. 9.
137) Procès. I. 52–53.
138) Procès. III. 57.
139) Procès. I. 53.
141) Michelet. 244.
142) Remi Boucher de Molandon. La famille de Jeanne d'Arc; son séjour dans l'Orléans d'après des titres authentiques récemment découverts, tableaux généalogique. Orleans: H. Herluison, 1878. P. 146. — Durand Laxart ou Lassois. — Burey. - Vaucouleurs. — Procès. II. 443.
143) Chronique de la Pucelle. 271. — Jean Chartier. Chronique de Charles VII, roi de France, publiée avec notes, notices et eclarcissemens par Vallet Viriville. Paris: P. Jaunet, 1858. Vol. I. P. 67. — Maurice de Pange. Le pays de Jeanne d'Arc, le fief et l'arriere fief. Les Baudricourt. Paris: (Nogent-le-Rotrou, impr. Daupeley-Gouverneur), 1903.
144) Procès. II. 436; I. 53; II. 456, 444. — Robert de Baudricourt: «reconduis-la à son père avec de bons soufflets». — Leon Mougenot. Jeanne d'Arc, le Duc de Lorraine et le Sire de Baudricourt; contribution à l'histoire de la Pucelle et de la region lotharingique. Nancy: Impr. Berger-Levrault et cie, 1895.
ès. I. 131–132, 219. — «Voilà celle qui relevra la France et le sang royal!». — Procès. II. 421, 433. — «Juvenes de la deribant».
146) Procès. I. 68. — «Jeannette a pris son fait près de l'arbre des Fées!».
147) Amiet. 85 — «Me tenaient en grande sujestion». — Procès. I. 128, 215.
148) См. сноску выше.
149) Eugene Misset. Jeanne d'Arc. Champenoise. Paris: H. Champion, 1895. P. 28.
ès. II. 228, 434.
151) Procès. II. 419. — Hauviette.
152) Amiet. 85. — «Peu s'en fallut que mes père et mère perdissent le sens».
153) Procès. I. 51, 214; II. 392, 395. — Leroyer. — Gasquet. 45.
154) Chronique de la Pucelle. 273. — Dom Calmet. Hist. de Lorraine. III. Col. VI.
ès. II. 450. — Bertrand de Poulengy, Jean de Metz.
156) Procès. II. 435–457. — «Eh bien, ma mie, que faites-vous ici? Faut-il que le roi soit chassé du royaume et que nous soyons tous Anglais?». — «Avant qu'arrive mi-carême, il faut que je sois devers le daufin dussé-je, pour у aller, user mes pieds jusqu'aux genoux… car nul au monde… ne peut recouvrer le royaume de France… Il n'y a secours que de moi, quoique pour ma part, j'aurais bien plus cher filer près de ma pauvre mère, vu que ce n'est pas là mon état. Mais il faut que j'aille. Et je ferai cela parceque Messire veut que je fasse». — Gaston Louis Emmanuel Beaucourt. Histoire de Charles VII. Paris: Libraire de la Sociêtê Bibliographique, 1881–1891. Vol. II. P. 396.
157) Procès. II. 447. — «Le temps me dure, comme à une femme prêt d'accoucher». — Amiet. 16. — «Je ne puis plus durer où je suis».
158) Procès. III. 7; II. 391, 441; I. 129. — Dom Calmet. III. Col. VI.
159) Journal du siège d'Orléans. 48. — Chronique de la Pucelle. 275. — Rouvray.
ès. II. 446. — «Si tu es chose mauvais, éloigne toi; si tu es chose bonne, approche».
161) Procès. I. 54; II. 438, 445–547.
162) Procès. II. 449.
163) Gabriel Pimodan. La première étape de Jeanne d'Arc. Paris: H. Champion, 1891.
164) Procès. 457–458. — «Mes frères du Paradis me disent ce que j'ai à faire».
— France. I. 198. — «Herodiade gonflée d'impuretés», «Grande Gorre».
166) Michelet. 164. «Le soit-disant Daufin».
167) Chartier. III. 114–121.
168) Hanotaux. 211. — «Chambres et retraites».
169) Jean Juvenel des Ursins. Epitre aux Etats d'Orléans. Bibl. Nat. Manuscr. franç. 2701. — Beaucourt. II. Ch. IV.
— Charles VII, couché entre Entendement et Mélancolie. — Hanotaux. 163.
— «Pileux envers povres gens… ne s'armait volontiers et n'avait point chère la guerre s'il eût pu s'en passer».
172) Procès. I. 79, 141. — Chronique de la Pucelle. 273. — Journal du siège d'Orléans. 46–47. — Thomas Basin. Charles VII et Louis XI. Vol. I. P. 68. — Château de Chinon.
173) Procès. I. 75; III. 17, 92, 115. — J. Chartier. 67. — Chronique de la Pucelle. I. 273. — Journal du siège d'Orléans. 46.
174) Beaucourt. II. 195. — Amiet. 335.
— Musée de Louvre, portrait de Charles VII, par Lohan Fouquet.
176) Procès. I. 75, 92, 115. — «Dieu vous donne bonne vie, gentil Daufin». — Procès. II. 103. — «J'ai nom Jeanne la Pucelle, et vous mande le Roi des cieux que vous serez sacré et couronné à Reims el serez lieutenant du Roi des cieux que est le Roi de France». — Chronique de la Pucelle. 273. — J. Chartier. I. 67–68. — Procès. III. 103. — «Je te dis, de la part de Messire, que tu es vrai héritier de France et fils du Roi».
177) Amiet. 14. — Gallia Christiana. II. 732. — Vallet de Virville. Chârles VII. II. 253. — Château des Loches.
178) Procès. III. 116.
179) Procès. III. 116, 209.