Поиск по творчеству и критике
Cлово "CAUSA"
Входимость: 2. Размер: 24кб.
Входимость: 1. Размер: 64кб.
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Входимость: 1. Размер: 47кб.
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Входимость: 1. Размер: 74кб.
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 24кб.
Часть текста: ясностью. «Верю в мои Голоса больше, чем в Церковь», — ответила Жанна с такою же ясностью. «Если бы Церковь… объявила вам, что откровения ваши от дьявола, послушались бы вы Церкви?» — «Нет, я послушалась бы Господа нашего Иисуса Христа, чью волю я всегда исполняла». — «А если бы Церковь приказала вам сделать не то, что вы считаете волей Христа?» — «Я послушалась бы все-таки Христа». [43] «Так говорят все ложные пророки (еретики); но если это допустить, то вся власть Церкви будет ниспровергнута… ибо не покоряться людям Церкви — значит восставать на Бога», — решают судьи Жанны, по совести, потому что этих слов ее в самом деле достаточно, чтобы поколебать всю власть Римской Церкви. [44] Это верно понял и Шарль Пэги: «Что же делать? Жанна предпочитала Архангела Михаила аббату Константину… В ней всего удивительнее то, что она никогда никого не слушалась и шла всегда своим путем мимо всего». [45] Шла и мимо Римской церкви, ко Христу. Жанна умерла, потому что не было Церкви Вселенской и для того, чтобы она была. «Нынешняя (Римская) Церковь Петра — только тень будущей (Вселенской) Церкви Иоанна», — учит св. Августин в V веке и Скот Эриген в IX: «Видимость Церкви настоящей, Сына, рассеется, как тень, в восходящем солнце будущей Церкви Духа Святого». [46] — «Дни Римской Церкви сочтены… Церковь Иоанна, Вселенская, воздвигнута будет на ...
Входимость: 1. Размер: 64кб.
Часть текста: -- кто только читал эту книгу -- жил ею (а иначе не прочтешь), тот с этим согласится, по крайней мере, в тайне совести; и все тотчас поймут, что речь идет здесь не об одной из человеческих книг, ни даже о единственной, Божественной, ни даже о всем Новом Завете, а только о Евангелии. II "О, чудо чудес, удивление бесконечное! Ничего нельзя сказать, ничего помыслить нельзя, что превзошло бы Евангелие; в мире нет ничего, с чем можно бы его сравнить" 1 . Это говорит великий гностик II века, Маркион, а вот что говорит средний католик-иезуит XX века: "Евангелие стоит не рядом, ни даже выше всех человеческих книг, а вне их: оно совсем иной природы" 2 . Да, иной: книга эта отличается от всех других книг больше, чем от всех других металлов -- радий, или от всех других огней -- молния, как бы даже и не "Книга" вовсе, а то, для чего у нас нет имени. III Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа. В русском переводе. Санкт-Петербург 1890 Маленькая, в 32-ю долю листа, в черном кожаном переплете, книжечка, 626 страниц, в два столбца мелкой печати. Судя по надписи пером на предзаглавном листке: "1902", она у меня, до нынешнего 1932 года, -- 30 лет. Я ее читаю каждый день, и буду читать, пока видят глаза, при всех, от солнца и сердца идущих светах, в самые яркие дни и в самые темные ночи; счастливый и несчастный, больной и здоровый, верующий и неверующий, чувствующий и бесчувственный. И кажется, всегда читаю новое, неизвестное, и никогда не прочту, не узнаю до конца; только краем глаза вижу, краем сердца чувствую, а если бы совсем, -- что тогда? Надпись на переплете: "Новый Завет", стерлась так, что едва можно...
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Часть текста: не столько поэзии, сколько стихотворческого искусства, чрезвычайно резко отделяющийся по форме и содержанию от всех когда-либо возникавших видов литературного творчества. Явившись всего 10-12 лет назад, он с чрезвычайной быстротой распространился во всех странах образованного мира, очевидно, всюду находя для себя хорошо подготовленную почву, какие-то общие предрасполагающие условия. Как образчики этого рода искусства приведем два-три стихотворения: Мертвецы, освещенные газом! Алая лента на грешной невесте! О, мы пойдем целоваться к окну! Видишь, как бледны лица умерших? Это - больница, где в трауре дети... Это - на льду олеандры... Это - обложка романсов без слов. Милая, в окна не видно луны Наши души - цветок у тебя в бутоньерке. ( В. Даров ) В несколько более оживленном размере: Тень несозданных созданий Колыхается во сне, Словно лопасти латаний На эмалевой стене. Фиолетовые руки На эмалевой стене Полусонно чертят звуки В звонко-звучной глубине, Вырастают точно блестки При лазоревой луне; Всходит месяц обнаженный При лазоревой луне; Звуки реют полусонно, Звуки ластятся ко мне. Тайны созданных созданий С лаской ластятся ко мне. И трепещет тень латаний На эмалевой стене. ( Русские символисты, кн. II ) Два приведенных...
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Часть текста: молчать — значит потворствовать злу? Такой писатель — Розанов. «Я весь субъект; субъективное развито во мне бесконечно, как я не знаю никого, не предполагал ни у кого». Из своей субъективности он делает неимоверный вывод: право на ложь. «Удивительно, как я уделывался с ложью. Она никогда не мучила меня, и по странному мотиву: а какое вам дело до того, что я в точности думаю, чем я обязан говорить свои настоящие мысли? Глубочайшая моя субъективность сделала то, что я точно всю жизнь прожил за занавескою, неснимаемою, нераздираемою. До этой занавески никто не смеет коснуться. Там я жил, там с собою был правдив… А что говорил по сю сторону занавески — до правды этого, мне казалось, никому дела нет». Это из книги «Уединенное». Книга тоже неимоверная — заживо загробная. Живой говорит о себе, как о мертвом, «вскрывает» себя, как мертвого. Человек, пока жив, стыдится; только «мертвые срама не имут». В этой книге бесстыдство мертвого. Розанов, конечно, ошибается: никакая правдивость с собою не дает права на ложь перед другими. Литература — дело общественное, злое или доброе: когда писатель лжет «по сю сторону занавески», он делает злое дело, и обязанность критики помешать злу, обличить ложь. Критики Розанова, в сущности, не было или почти не было, а был смех. Но смех ему не страшен: он сам знает, что смешон, и рад смешить. Говорит о своем «мизерабельном» виде и о том, как в юности плакал, глядя на себя в зеркало: «Ну, кто такого противного полюбит?» А потом утешился: «Да просто я не имею формы (causa formalis Аристотеля). Какой-то „комок“ или „мочалка“. Но это оттого, что я весь — дух и весь — субъект… Я наименее рожденный человек: как бы еще лежу в утробе матери и слушаю райские...
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: на радость Сатане!» Кто это «он»? Только ли Папа Бонифаций VII, гонитель Данте? Нет, и тот, кто за Папой, — «Антихрист», как сказал бы Лютер. Тогда все небо покраснело так, Как на восходе иль закате солнца Краснеет густо грозовая туча. Заревом ада краснеет небо от стыда за Римскую Церковь. Самое страшное в этом Страшном суде над нею — то, что он так несомненен: кто в самом деле усомнится, что если бы Петр увидел то, что происходило в Римской Церкви за тринадцать веков до времени Данте и в последующих веках, то покраснел бы от стыда и сказал бы, что говорит у Данте: Какого славного начала Какой позорнейший конец! Большего на нее восстания не будет ни у Лютера, ни у Кальвина, чем было у Данте, правоверного католика и вместе с тем первого великого «протестанта», в глубоком и вечном смысле этого слова: prutesto, «противлюсь», «восстаю». Восстань, Боже, суди землю! (Пс., 82, 8). «Слушаться Папы должны мы не так, как Христа (Бога), а лишь так, как Петра (человека), — учит Данте, и будет учить Лютер: вот Архимедов рычаг, которым низвергается земное владычество Папы в ложном Римском «Боговластии», «Теократии». «Где Церковь, там Христос, ubi Ecclesia, ibi Christus: так для св. Франциска Ассизского и для всех святых после первых веков христианства, а для Данте наоборот: «Где Христос, там Церковь», ubi Christus, ibi Eccelesia. Данте, в своем восстании на Римскую Церковь, сильнее, чем Лютер: только одно отрицание старого — обращение к Римской Церкви, голое «нет» — у Лютера, а у Данте — «нет» и «да», отрицание старого...
Входимость: 1. Размер: 47кб.
Часть текста: вам дом ваш пуст» (Матфей, 23:38). Кто это сделал? Лютер? Нет, чье самое имя ему ненавистно, потому что не только для него самого оскорбительно, но и для Христа кощунственно. «Что такое Лютер? все мое учение — не мое, я ни за кого не распят. Апостол Павел хотел, чтобы верующие назывались не „павлианами“, а „христами“. Мне ли, праху и тлену, давать имя свое [58] детям Божиим?» (Michelet, I, 16). Церковь опустошил не Лютер, а те, о ком он говорит словами апостола Иоанна (Посл. перв., 2:19): «Они вышли от нас, но не были наши». [59] Главная тяжесть вины падает на них, но не на всех: в чем-то повлиял и Лютер на лютеран, опустошителей Церкви. «Неразличение Духов» — одна из роковых немощей Лютера, а другая — бессилие или недостаточная сила надежды. Ныне пребывают эти три: вера, надежда, любовь (1 Кор., 13:13). Вера — от Отца, любовь — от Сына; надежда — от Духа. Эти три — одно, в вечности, но во времени — Первый Завет Отца —...
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Часть текста: временем, чтобы укрепиться в Париже, а герцог Бедфорд, вызвав подкрепления из Англии, укрепляется там же, и английский король, малолетний Генрих VI, готовится вступить во Францию, чтобы венчаться в Реймсе. Герцог Бургундский объявлен наместником Парижа и всего французского Севера, «регентом Франции». Все зависит от него: он может сделать Францию какой ему угодно — французской или английской. [280] Жанна чувствует, что держат ее в стороне от всего; герцогу Бургундскому не верит и хорошо видит все его обманы-западни. «Этим перемирием я недовольна и не знаю, сохраню ли его; но если и сохраню, то только ради чести короля», — пишет она гражданам Реймса. [281] «Мир мы добудем не иначе как на конце копья», — думает Жанна вместе с маленькой кучкой последних верных друзей своих — «войском Девы» — герцогами Аленсонским, Бурбонским, Барским и графом Вандомом — все очень молодыми людьми, почти мальчиками. [282] Все остальные этого не думают, и хуже всего то, что вернейшие слуги короля, лучшие люди Франции, жаждут «изменнического мира» с Англией. Все говорят королю о безмерных народных бедствиях и о «преступном безумии войны». «Все мы верно служили вам, государь, но душа наша унижена до праха, и утроба наша прильнула к земле, — пишет Карлу Жювенель дэз-Урсин, будущий архиепископ Реймский. — Вырыть бы общую могилу и толкнуть нас всех туда… Видя в этом королевстве такое лютое тиранство, весь народ как бы лишился рассудка, ропщет и проклинает вас и всех, кто с вами… Если бы пришел какой-либо сильный государь и восстановил справедливость, то, будь он даже сарацином, обезумевшие люди отдались бы ему в подданство… Бедный и верный народ ваш, государь, ждет от вас справедливости… Но...
Входимость: 1. Размер: 74кб.
Часть текста: с Мережковским — на другой же день. Совпадение встреч — жест; Брюсов меня волновал «только» литературно; а Мережковский — не только; анализ, произведенный Д. С. Мережковским образам Льва Толстого и Ф. Достоевского, выявил: оба они завершают-де собой мировую словесность: «От слова — к действию, к преображению жизни, сознания!» По Мережковскому, Толстой ведает плоть; Достоевский же — дух; Лев Толстой сознал, что из плоти рождается новое знание; его ошибка: за поиском знания он убегает в мораль; Достоевский же не понимает, что дух обретается в теле, не в вырыве в небо; чиста-де плоть у Толстого, здорова, а он, больной духом, бежал от нее; дух-де здоров в Достоевском, а он — эпилептик. Литература в обоих есть выход из литературы; в обоих уж слово становится делом. Задание Мережковского: выявить общину новых людей, превративших сознанье Толстого и Достоевского в творческий быт; эта община была бы третьим заветом, сливающим Новый и Ветхий. — «Иль — мы, иль — никто!» — восклицал Мережковский, грозяся пожаром вселенной; ходил по Литейному, будто в кармане он держит флакон с эликсиром; глотни — и заплавятся души, тела. Мой отец, далеко отстоявший от прей, поднимаемых Розановым, Мережковским и Минским с епископами, видел в Д. С. Мережковском проблему романов его: т. е. — видел тенденцию правой культурной борьбы с заскорузлым церковным монашеством; мы, изучавшие пристальней книги писателя, не ограничивались таким трезвым разглядом. И М. С. Соловьев полагал: Мережковский — радеющий хлыст, называющий пляс и, как знать, свальный грех свой огнем, от которого-де загорится вселенная. Все то, что до нас доходило о деятельности религиозно-философских собраний, тогда начинавшихся в Питере, сосредоточивало интерес к Мережковскому. Коль он зенит, то В. Брюсов — надир: «Только...
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Часть текста: оно сейчас. LXXXII «Внутренняя музыка, звучавшая в сердце его, изливалась иногда и наружу… Видели мы своими глазами, как, подняв с земли дощечку, клал он ее себе на левую руку и, взяв палочку или прут, согнутый ниткою, в правую руку, водил им по дощечке, как смычком, делая такие же точно движения, как играющий на скрипке, и пел при этом, часто на французском языке, хвалу Иисусу». Так же, вероятно, как Павел, бывал Франциск в такие минуты «восхищен до третьего неба, где слышал глаголы неизреченные, которые человеку нельзя пересказать» (II Кор. 12, 2–3). Эта немая музыка св. Франциска больше всех на земле слышимых звуков и слов. Не было бы, может быть, без нее ни «Божественной Комедии» Данте, ни Девятой симфонии Бетховена. Но это «восхищение» кончалось всегда слезами. [221] Плакал должно быть, о том, что не мог сказать ни людям, ни Богу. о самой главной радости своей, – свободе в Духе. LXXXIII «О, если бы знали братья обо мне все , – как бы они пожалели меня!» – скажет он, умирая. [222] Но не знали тогда, – не знают и теперь. Если верить легенде, св. Франциск по земле не прошел, а пролетел, как Серафим, хотя и распятый; но за что распят и кем, мы не узнаем и креста не видим: он заслонен от нас серафимскими крыльями. Если верить легенде, то Франциск ...
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Часть текста: никакой Беатриче… не было, а было такое же баснословное существо, как Пандора, осыпанная всеми дарами богов, по измышлению поэтов» — это говорит поздний, XV века, и плохо осведомленный, только рабски повторяющий Боккачио и Леонардо Бруни, жизнеописатель Данте, Джиованни Марио Филельфо.[138] Первый усомнился он в существовании Беатриче. В XIX веке сомнение это было жадно подхвачено и, хотя потом рассеяно множеством найденных свидетельств об историческом бытии монны Биче Портинари, так что вопрос: была ли Беатриче? — почти столь же нелеп, как вопрос: был ли Данте? — сомнение все же осталось и, вероятно, навсегда останется, потому что самый вопрос: что такое любовь Данте к Беатриче, история или мистерия? — относится к религиозному, сверхисторическому порядку бытия.[139] Эта часть жизни Данте освещена, может быть, самым ярким, но как бы не нашим, светом невидимых для нас, инфракрасных или ультрафиолетовых, лучей. В этой любви у всего — запах, вкус, цвет, звук, осязаемость недействительного, нездешнего, чудесного, но не более ли действительного, чем все, что нам кажется таким, — в этом весь вопрос. Но что он не существует вовсе для большинства людей, видно из того, что ближайший ко времени Данте жизнеописатель его, Леонардо Бруни, уже ничего не понимает в этой любви: «Лучше бы упомянул Боккачио о доблести, с какой сражался Данте в этом бою (под Кампальдино), чем о любви девятилетнего мальчика и о тому подобных пустяках».[140] Это «пустяки»; этого не было и не могло быть, потому что это слишком похоже на чудо, а чудес не бывает. Ну, а если все-таки было? Здесь, хотя и в бесконечно-низшем порядке, тот же вопрос, как об историческом бытии Христа по евангельским свидетельствам: было это или не было? история или мистерия? Любовь Данте к Беатриче, в самом деле, одно из чудес всемирной истории, одна из точек ее прикосновения к тому, что над ...