Поиск по творчеству и критике
Cлово "CHANGER"
Входимость: 1. Размер: 61кб.
Входимость: 1. Размер: 51кб.
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 61кб.
Часть текста: одни говорят: "литература призывает нас к созиданию жизни"; другие же отвечают: "нет, вовсе не призывает". -- "Литература -- форма проповеди", -- утверждают одни; "Литература -- не литература только", -- оспаривают другие. "Нет, -- только литератуpa". -- "Литература -- форма поэтическая". -- "Нет, литература -- музыка стиля". -- "Ни то, ни другое: она -- форма популяризации знания". Так многоголосый хор литераторов и критиков откликнется на вопрос, что есть литература... Последние цели познания не коренятся в самом познании; они коренятся в действии; последние цели творчества не коренятся в творческих формах искусства; они коренятся в жизни. И потому-то последние цели литературы коренятся не в литературе вовсе. С этой точки зрения литература должна стать чем-то действенным и живым, литература -- не только форма искусства, но и еще нечто. Так цель продиктует мне идейное отношение в литературе. Если же я определю литературу ее происхождением, я приду к другим выводам. Трагедия развилась из лирики; роман, повесть, новелла -- из народного эпоса; литература -- сложная форма поэзии, т. е. только форма искусства. Итак: в одном отношении -- литература не только форма искусства, но и еще нечто; в другом -- она форма искусства. Только или не только? Прошлое литературы -- песня; будущее -- религия жизни. В настоящем дробится будущее и прошлое литературы, смешивается; и нам говорят: в литературе, прежде всего, напевность, стиль, музыка формы; и нам говорят: в литературе, прежде всего, смысл, цель, идея. Но стиль, музыка, напевность -- главный нерв ритма жизни. Из жизненного ритма выросло сложное древо религий; и потому-то прошлое литературы -- непроизвольно...
Входимость: 1. Размер: 51кб.
Часть текста: составилась его цивилизация, для нее одной лишь оно и живет. Пала лишь идея всемирной римской монархии и заменилась новым идеалом всемирного же единения во Христе». Это говорит Достоевский в «Дневнике писателя». Фридрих Ницше в своем «Антихристе» также подходит, хотя и с другой стороны, к неразрывной связи и как будто неразрешимому противоречию между всемирно-объединяющей идеей христианства и Римской Империи. «Христианство, – говорит он, – разрушило то, что стояло перед людьми вековечнее меди – aere perennius – живое тело imperium Romanum, самую великую связующую форму в самых трудных условиях, когда-либо доныне достигнутую, по сравнению с которой все, что было прежде и после, – только куски, обломки, неудачные попытки, – разрушило ее, так что не осталось камня на камне, так что германцы и прочая сволочь могли овладеть ею. Неимоверное дело римлян, завоевание почвы под великую культуру, для которой время терпит (die Zeit hat) , христианство уничтожило за ночь. – Неужели этого все еще не понимают? Imperium Romanum, с которым нас все больше и больше знакомит история римской провинции, – изумительнейшее художественное произведение великого зодчества – было только началом, строением, рассчитанным на тысячелетия, которые должны были доказать его прочность. До сих пор никогда так не строили, никому в голову не приходило строить в подобных размерах – sub specie aeterni!» Едва ли здесь Ницше прав и даже справедлив к христианству; едва ли было оно единственной причиной разрушения, а не последним толчком, от которого завалилось и без того уже, вследствие внутренних причин,...
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Часть текста: него только видения прошлого, сон всей его жизни. «Какой, однако, роман моя жизнь!» – говорит он соузникам на Св. Елене. «Какой роман» – какой сон, призрак, мимолетящее облако. «Мне иногда кажется, что я умерла, и у меня осталось только смутное чувство, что меня уже нет»,– повторяла императрица Жозефина перед смертью. [394] То же мог бы сказать и Наполеон на Св. Елене. «Только бы продлилось! Pourvou que ca doure!» – шептала, как вещая парка, на своем ломаном французском языке, мать Наполеона, скромная, тихая старушка, «мать царей – мать скорбей», как она сама себя называла. [395] Нет, не продлилось – пронеслось, как облако. «Летиция всегда твердо знала, что все огромное здание (империи) рушится». [396] – «Того и во сне не приснится, как она жила. Он ne rêve pas comme elle a vécu»,– сказал кто-то о ней; то же можно бы сказать и о сыне ее. «После стольких лет смятений, жертв и крови, Франция ничего не получила, кроме славы»,– говорил наполеоновским маршалам русский император Александр I, в 1814 году, в занятом союзными войсками Париже. [397] «Ничего, кроме славы» – пустоты, призрака, мимолетящего облака. Так ли это? Все ли дело исчезло, как сон? Нет, кое-что осталось: остался правовой костяк, заложенный в тело Европы Наполеоновым Кодексом, первым, после Рима, всемирным законодательством правового утверждения личности. И если современная Европа выдержит напор коммунистической безличности, то, может быть, только потому, что в ней все еще крепок этот Наполеонов позвоночный столб. Внук уже не знает, не помнит деда, но все еще напоминает его, похож на него лицом:...