Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Ю"

1. Александр Первый. Часть первая. Глава пятая

Входимость: 1. Размер: 24кб.

Часть текста: нечто мрачнейшее, нежели самая мрачная меланхолия"... "Лиодор и Юлия, или Награжденная постоянность -- сельская повесть". Бывало, во дни императора Павла, сидя под арестом на Гатчинской гауптвахте, в долгие осенние вечера, от скуки читывал Александр Павлович такие же точно романы и повести. Потом уже было не до книг; иногда целые годы ничего, кроме газетных вырезок да военных реляций, в руки не брал. Но, во время последней болезни, опять пристрастился к чтению. Чем романы скучнее, глупее, стариннее, тем успокоительней, как старые детские песенки. Пожелтевшие страницы шуршат, как пожелтевшие листья осени, и осенью пахнет от них -- сладостно-унылым запахом прошлого -- того, что было юностью и стало стариной почти незапамятной. Двадцать пять лет, а как будто два с половиной столетия,-- так все изменилось, так постарело все -- постарел он сам. "Прошла зима, и возлюбленный Аиодор вернулся к прекрасной Юлии. Отдыхая, при корне черемух благоухающих, обоняли они весенние амбры. Кроткая луна плавала в эмальной гемисфере. -- Коль восхитителен феатр младых прелестей натуры! -- восклицала Юлия, в объятиях своего Лиодора предаваясь живейшей томности. -- О священная природа,-- ответствовал Лиодор,-- токмо во храме твоем человек добродетельный может существенно блаженствовать. Хотел бы я с чувствительностью прижать весь мир к моему меланхолическому сердцу, так же как прижимаю тебя, о Юлия!.." Читал, сидя в покойном кресле и протянув больную ногу на подставку с мягким сафьянным валиком -- устройство, придуманное государыней. Рожистое воспаление на...

2. Лица. Мудрость Пушкина

Входимость: 1. Размер: 14кб.

Часть текста: Натали, и ее милыми родственниками — не что иное, как в усиленном виде драма всей его жизни: борьба гения с варварским отечеством. Пуля Дантеса только довершила то, к чему постепенно и неминуемо вела Пушкина русская действительность. Он погиб, потому что ему некуда было дальше идти, некуда расти. С каждым шагом вперед к просветлению, возвращаясь к сердцу народа, все более отрывался он от так называемого «интеллигентного» общества, становился все более одиноким и враждебным тогдашнему среднему русскому человеку. Для него Пушкин весь был непонятен, чужд, даже страшен, казался «кромешником», как он сам себя называл с горькою иронией. Кто знает? — если бы не защита Николая I, может быть, судьба его была бы еще более печальной. Во всяком случае, преждевременная гибель — только последнее звено роковой цепи, начало которой надо искать гораздо глубже, в первой молодости поэта. Когда читаешь жизнеописание Гете, убеждаешься, что подобное творчество есть взаимодействие народа и гения. Здесь сказалась возвышенная черта германского народа: уменье чтить великого, лелеять и беречь его, уравнивать ему все пути. Пушкина Россия сделала величайшим из русских людей, но не вынесла на мировую высоту, не отвоевала ему места рядом с Гете, Шекспиром, Данте, Гомером — места, на которое он имеет право по внутреннему значению своей поэзии. Может быть, во всей русской истории нет более горестной и знаменательной трагедии, чем жизнь и...

3. Александр Первый. Часть пятая. Глава шестая

Входимость: 1. Размер: 40кб.

Часть текста: для службы царской. Балаган, построенный на живую нитку из прутника, обмазанного глиною, имел вид чердака; на земляном полу теснились койки; окон не было, свет проникал сквозь дверцу. Теперь она была закрыта, и в балагане -- темно; один только солнечный луч падал сквозь щель в крыше, над Сашиной койкой, и рисовал на стене маленькую живую картинку, опрокинутую, как в камере-обскуре: внизу -- голубое небо с круглыми белыми облаками, а вверху -- желтое жнивье, зеленые деревья, ветряные мельницы, белые палатки и марширующие вверх ногами солдатики; иногда картинка мутнела, расплывалась, а потом опять становилась яркою, и в темноте распространялся от нее полусвет радужный. Саша любовался ею. "Хорошо бы,-- думал он,-- если бы и вправду все было так, вверх ногами. Страшно и весело"... -- Пойдем-ка к Славянам, Саша,-- сказал Черноглазое. Если бы он сказал: "пойдем к цыганам", или, "к мадамкам",-- Саша понял бы; но что такое Славяне, не знал, а показать не хотел: стыдился не знать того, что знают все и что нужно знать, чтоб быть молодцом. -- Нет, Миша, сегодня у капитана Пыхачева банк; отыграться надо: намедни, после второй талии, поставил я мирандолем, сыграл на руте и все продул,-- ответил он с напускною небрежностью и начал напевать, закинув ногу на ногу, точно так же как Черноглазов,-- подражал ему во всем: Напьюсь свинья свиньею, Пропью погоны с кошельком. -- Пыхачева дома не будет: он у Славян. -- Ну, так в Житомир, в театр, там одна в хоре есть недурненькая... Саше вспомнились афишки, которые разбрасывали по городу разрумяненные цирковые наездницы: "в семь часов вечера будут пантомимы, игры гимнастические и балансеры". Театр, или цирк -- длинный дощатый сарай, освещаемый вонючими плошками, с деревянными скамьями вместо кресел и четырьмя жидами, игравшими на скрипках и цимбалах, вместо оркестра. Но господа офицеры охотно посещали театр, потому что там можно было...

4. Лев Толстой и Достоевский. 1. Жизнь Л. Толстого и Достоевского. Вторая глава

Входимость: 2. Размер: 20кб.

Часть текста: глава Вторая глава Юнкер Оленин мечтает о флигель-адъютантстве. Мы знаем, что юнкер артиллерии, гр. Л. Н. Толстой, также мечтал о флигель-адъютантстве и георгиевском кресте. «Во время службы на Кавказе, – рассказывает Берс, – Лев Николаевич страстно желал получить георгиевский крест». При открытии Крымской кампании он был сначала под Силистрией, потом перешел в Севастополь, где пробыл под огнем трое суток на четвертом бастионе и участвовал в штурме, выказывая большую храбрость. Это свое тогдашнее военное честолюбие выразил он впоследствии, с обычною откровенностью, в тайных мыслях одного из своих любимых героев, князя Андрея Болконского в «Войне и мире», который мечтает сделаться русским Наполеоном. «Если я хочу этого, хочу славы, – говорит себе князь Андрей перед Аустерлицким сражением, – хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу… Я никогда никому не скажу этого , но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди: отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но,...

5. Александр Первый. Часть вторая. Глава вторая

Входимость: 1. Размер: 33кб.

Часть текста: лоснились лошадиные спины, точно тюленьи. И уличная грязь сверкала вдали серебром ослепительным. Все -- надвое, и канарейки в клетке чирикали надвое: когда зима,-- жалобно; когда весна,-- весело. -- Никто ничего не делает,-- говорил Рылеев в одном из тех припадков уныния, которые бывали у него часто и проходили так же внезапно, как наступали. -- А ведь надо же что-нибудь делать. Начинать пора... -- Да, пора начинать,-- сказал Бестужев, потягиваясь и удерживая зевоту. Не выспался: сначала -- карты в клубе, потом -- тройки в Екатерингоф, и в Желтом кабачке -- всю ночь с цыганками. Не о делах бы теперь, а выпить с похмелья да порассказать о ночных похожденьях. Бестужев был добрый малый: в самом деле, добрый товарищ, храбрый офицер и остроумный писатель, сотрудник "Полярной Звезды". Но в заговор попал, как кур во щи,-- из мальчишеского ухарства, байронства, подражания Якубовичу; играл в заговорщики, как дети играют в разбойники. Но начинал понимать, что игра опасна; все чаще подумывал, как, бы, не изменяя слову, выйти из Общества; летом женится в Москве и уедет за границу. "Теперь еще куда ни шло, буди воля Божья,-- мечтал наедине,-- но, если женюсь, ни за что не останусь в Обществе, хоть расславь меня по всему свету, чем хочешь!" -- Да, пора начинать! -- повторил он с особенным жаром, под испытующим взором Рылеева, отвернулся, поправил щипцами огонь в камельке и торопливо, деловито прибавил: -- А Пестель, говорят, уже здесь... -- Пестель? Быть не может! Чего же он прячется, глаз не кажет? -- удивился Рылеев. -- Боится, что ли? -- продолжал Бестужев. -- Следят за ним очень. У самого государя на примете. Да и за нами, чай, следят. Проходу нет от шпионов. Глиночка-то намедни, помнишь, говорил:...