Поиск по творчеству и критике
Cлово "RENAISSANCE"
Входимость: 3. Размер: 13кб.
Входимость: 1. Размер: 73кб.
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 13кб.
Часть текста: Франса, с мастерством переданная на русский язык автором классического перевода "Дафниса и Хлои". Уже с давнего времени г. Мережковский насаждает в России маленькие сады Адониса, или, что то же, пытается пробудить какой возможно "Renaissance" эллино-римского мира среди степей Московии и Скифии. Одно можно отметить, что чем старше становится автор, тем спокойнее, увереннее, а главное - сложнее он работает, перестав, например, относится к христианству с той поверхностною отрицательностью и глумлением, какие неприятно поражали читателя в его "Юлиане Отступнике". Нельзя и сравнивать стиль или слог его теперешних писаний, ровный и твердый, с тем нервно-приподнятым, бессильно надтреснутым стилем, каким написаны многие из его страниц начала девяностых годов. Мальчик вырастает в мужа, из "Амура" вылупился "Адонис", и это совершилось так удачно и быстро, что друзьям автора можно помечтать даже о будущем Геркулесе из него. Да поможет ему древняя Люцина, помощница в родах. Возраст - великий умудритель. Ни из какой книги не научишься тому, чему можно учиться из горба за спиною, т. е. из усталости, опыта, богатства наблюдений. Все это расхолаживает и вместе укрепляет, дает правильную поступь, верный глаз: ценнейшие качества в наше немолодое время, которое бесконечно скучает всем юным в смысле неопытности и лжеприподнятости страстей и языка. Серьезная правда все более и более выделяется из многочисленных...
Входимость: 1. Размер: 73кб.
Часть текста: может почтить покойного — предать его полному забвению. Как океан, принимающий в темные бездны свои труп пловца, полное забвение потомства — могила не худшая из всех для гения. Несравненно обиднее, когда незначительное потомство все-таки пытается вместить в тесноту своей природы великий дух и искажает его до неузнаваемости. Под имя, которое носил замечательный человек, подставляется чуждая ему фигура и ей воздаются поклонения, в сущности оскорбительные для души покойного. Если бы великий, кроткий Будда вновь пришел на землю, и по медным идолам его, легендам и суевериям узнал бы, каким его представляют себе буддисты, он был бы огорчен глубоко. «Я совсем не такой! — воскликнул бы он. — Меня подменили!..» Он мог бы негодовать сколько угодно: на его глазах поклонялись бы уродливой карикатуре его, а его сочли бы за дерзкого самозванца. Ничто так не искажает образа великого человека, как слишком пылкий культ его, ведущий к преувеличениям. Истинное представление о человеке постепенно вытесняется ложным, которое идет вглубь истории, как нарастающая, никем не подозреваемая клевета на него. И это неполное забвение, согласитесь, несравненно больнее полного. Лучше великой душе совсем погибнуть, чем быть пересозданной в памяти потомства по его плохому образу и подобию… Эта жестокая сторона культа великих людей особенно заметна в юбилейные годы, подобные нынешнему. [2] Наблюдая со стороны шумные юбилейные торжества, въявь видишь, как чистое божество постепенно грубеет и превращается в идола, может быть в блестящего, пестро украшенного, но мертвого. В обыкновенные годы, какого-нибудь покойного писателя только читают и редко пишут о нем, если же пишут, то спокойно. В такие годы память о нем...
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Часть текста: Атлантида-Европа. Часть I. Атлантида. Глава 9. Лунные титаны 9. Лунные титаны I Летосчисление доколумбовой Америки установить почти невозможно, по двум причинам: позднему времени, скудности и плохой расшифровке письменных памятников, а также потому, что между двумя историческими слоями – новым и древним, Майя-Ацтекским и Нагуа-Тольтекским в Мексике, Инковским и Тиагуанским в Перу – зияет прерыв, глубины, для нас неисследимой (W. Lehmann, Altmexikanische Kunstgeschichte, p. 15–16). Судя по письменным памятникам, американский Запад моложе европоазиатского Востока, но судя по вещественным, – не так. Найденная под вулканическою лавою, в Аюско-Тлалпаме (Ajusco-Tlalpam), цилиндро-коническая башня Тарасков (Taraska) относится к XI тысячелетию – следовательно, на тысячу лет древнее конца Атлантиды, по летосчислению Платона (Ména, 98). Солнечная пирамида в Тэотигуакане (Teothihuacan), в центре Панамского перешейка, воздвигнута, вероятно, в начале V тысячелетия, следовательно, за полторы тысячи лет до пирамиды Хеопса, а сколько нужно веков, чтобы могло возникнуть подобное зодчество! (Ména, 99.) Может быть, солнце в Тэотигуакане уже взошло, когда в Египте и Вавилоне чуть брезжил свет – по крайней мере, свет нашей истории. Судя по таким памятникам, Запад древнее Востока, или оба одинаковой древности. II «Мы – Земля», – говорят о себе обитатели царства Майя в Паленкской надписи (La Rochefoucauld, 103). «Майя» значит – «Мать-Земля», так же как Mama Oglo перувианская (A. Réville, Les religions de Mexique, 1885, p. 24; 304), Mama Istar вавилонская, Ma Kubeba хеттейская. Ma – общий корень всех имен одной Матери, в первом детском лепете человечества. Может быть, царство Майя – лишь поздний цвет, на том иероглифном Древе-человеке маянских...
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Часть текста: „случаем“, управляется каким-то тайным порядком», – делает Августин последний вывод из всего, что было с ним в жизни; [69] тот же вывод можно бы сделать из жизни Франциска. В 1182 году, в Италии, – в те самые дни, в той самой стране, когда и где начинает Иоахим проповедь «Вечного Евангелия», рождается его исполнитель, св. Франциск Ассизский. Отец будущего «противособственника», «блаженного нищего», – великий приобретатель и собственник, богатейший купец Пьетро Бернардоне: если надо было Франциску от чего-нибудь оттолкнуться с наибольшею силою, чтобы приобрести и силу движения наибольшую, то лучшего отца для него нельзя себе и представить. Будет Франциск всю жизнь «играть»; «игрецом», «скоморохом Божьим», joculator Dei, сам себя назовет; [70] и уже в самом рождении как будто играет с ним Кто-то: будущий любитель наготы родится в лавке купца, торгующего тканями, – тем самым, чем нагота покрывается, и жизнь Франциска начнется с того, что будет и он покрываться роскошными тканями. Также и в двух именах его как будто играет с ним Кто-то. Одно из них, явное, памятное всем:...
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Часть текста: Христа, чью волю я всегда исполняла». — «А если бы Церковь приказала вам сделать не то, что вы считаете волей Христа?» — «Я послушалась бы все-таки Христа». [43] «Так говорят все ложные пророки (еретики); но если это допустить, то вся власть Церкви будет ниспровергнута… ибо не покоряться людям Церкви — значит восставать на Бога», — решают судьи Жанны, по совести, потому что этих слов ее в самом деле достаточно, чтобы поколебать всю власть Римской Церкви. [44] Это верно понял и Шарль Пэги: «Что же делать? Жанна предпочитала Архангела Михаила аббату Константину… В ней всего удивительнее то, что она никогда никого не слушалась и шла всегда своим путем мимо всего». [45] Шла и мимо Римской церкви, ко Христу. Жанна умерла, потому что не было Церкви Вселенской и для того, чтобы она была. «Нынешняя (Римская) Церковь Петра — только тень будущей (Вселенской) Церкви Иоанна», — учит св. Августин в V веке и Скот Эриген в IX: «Видимость Церкви настоящей, Сына, рассеется, как тень, в восходящем солнце будущей Церкви Духа Святого». [46] — «Дни Римской Церкви сочтены… Церковь Иоанна, Вселенская, воздвигнута будет на развалинах старой церкви Петра», — учит Иоахим Флорский, в XIII веке. [47] То, чему учат, о чем говорят они все, — сделает Жанна: выйдет из Церкви Западной, Римской, бывшей, чтобы войти в будущую Вселенскую Церковь. XII В первый год Великой войны, 1914-й, поднято было в Риме снова, после многих колебаний и отсрочек дело о признании Жанны святой. Но дело это оказалось труднее, чем думали. Прежде, чем объявить Жанну святой, надо было ее оправдать, очистить память ее от обвинения в злейшей ереси — в...
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Часть текста: гроба Матери Божьей. Тут же, в дремучем лесу, находилась и малая, шагов десять в длину, семь в ширину, почти такая же, как телесные хижины, бедная церковка, где хранили старцы великую святыню. [1] Церковка эта, хотя и полуразвалившаяся, уцелела, так же как имя скита, «Портионкула», от дней Августина до дней Франциска, отстроившего ее своими руками заново. Жители окрестных гор и долин, простые, бедные люди, пастухи, дровосеки и угольщики, верили, что Ангелы, сходя с неба по ночам, поют, возвещая людям великую радость, такую же, как там, в Вифлееме. «Вот почему дано той церкви имя: „Богоматерь Ангелов“, Maria Angelorum », – вспоминает легенда св. Франциска Ассизского. [2] В долгую-долгую ночь варварства Ангелы пели и здесь, в Портионкуле, так же как там, в Вифлееме, в зимнюю ночь Рождества, возвещая людям солнце великой радости: там, в яслях, на соломе, в нищете и наготе, родился Сын Божий: а здесь, в такой же наготе и нищете, царство Божие родится. И то, что возвещали Ангелы, исполнилось: через восемь веков родился св. Франциск на Ассизской горе и основал в долине, у подножья горы, в Портионкуле, первую обитель Нищих Братьев, которой суждено было сделаться «главою и матерью», caput et mater, бесчисленных, рассеянных по всему лицу христианского мира таких же обителей. [3] «Места этого, братья, не покидайте никогда: свято оно!» – скажет Франциск, умирая. [4] Истинно Господь присутствует на месте сем… Это не иное чтó, как Дом Божий – Врата Небесные, — мог бы сказать Франциск, видя, что здесь, в церковке Марии Ангелов, исполнился древний сон...
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Часть текста: даже самый прозаический, скульптурным. Краски — не столь яркие, как, например, в Неаполе или Венеции, скорее тусклые и однообразные, но зато очертания далеких холмов, деревьев на горизонте, средневековых зданий, — каждая форма, каждая выпуклость точно из особенного драгоценного вещества. Живешь в этом солнечном свете, в этом воздухе, как в непрерывном сне. По этому берегу мутного Арно ходил Данте Аллигиери и обдумывал «Божественную комедию». От каждого стиха мрачной поэмы веет флорентийским воздухом, на страшных описаниях «Ада» виден как будто слабый отблеск этого нежного солнца. Вот на склоне горы, среди кипарисов, вилла Пальмьери, где происходило знаменитое собрание дам и кавалеров, рассказывавших друг другу сказки во время флорентийской чумы, как о том передает веселый Боккачио в «Декамероне». Вот холм, где некогда была обсерватория Галилея. Вот дом Микель-Анжело Буонаротти. Я вхожу в него, вижу его рисунки, модели и рукописи. Вот народная площадь;[1] собор Marie del Fiore;[2] «райские» двери крестильницы, вылитые из бронзы великим Гиберти; Венера Медичейская… Это сделал на маленьком клочке земли маленький народ....