Мережковский Дмитрий: Поиск по текстам произведений автора и критике. Cлово "1841". Классическая русская литература.

Примерный текст на первых найденных страницах

Входимость: 2. Размер: 33кб.

Часть текста: ним задуматься, чтоб не услышать и тем и другим одного приговора: «ты взвешен на весах и найден очень легким»; глубже задуматься и, может быть, почувствовать всю грозную тяжесть вопроса не только для одной Франции, но и для всего христианского мира, потому что если Жанна действительно святая не одной из двух Церквей, Западной, а единой Церкви Вселенской, то она принадлежит всему христианскому миру; и еще потому, что если Жанна действительно спасла Францию, то спасла и Европу, так как в XX веке еще несомненнее, чем в XV, что Европы нет без Франции и что спастись или погибнуть этой части Европейского тела — значит и всему телу погибнуть или спастись. II Две святые: первая — бывшей, христианской, вторая — настоящей, от Христа отступившей, и, может быть, будущей, снова ко Христу вернувшейся Франции — св. Жанна д'Арк и св. Тереза Лизьёская. Та не похожа на эту, как XV век на XIX. Всю мою вечность на небе я буду делать добро на земле, — могла бы сказать и Жанна, как Тереза. [1] В этом для них обеих главном и все в их святости решающем, сказанном Терезой и молча сделанном Жанной так, как, может быть, никто из святых никогда не говорил и не делал, — в этом они больше чем друг на друга похожи — они как бы в двух телах, двух Франциях, бывшей и будущей, одна душа. Истинную душу свою потерять — значит для народа так же, как для человека, погибнуть, а найти — значит спастись. Пять веков, отделяющих Жанну от Терезы, бывшую христианскую Францию от настоящей, религиозно не существующей, — все эти пять веков ...

Входимость: 1. Размер: 7кб.

Часть текста: религиозный, рассматривает историю Польши после разделов, в целом всеобщую свободу народов с мессианистической точки зрения. Все произведения Мицкевича, его лекции в Коллеж де Франс 1 , "Книги польского народа и польского пилигримства" 2 , статьи в "Трибуне народов" 3 , вещи, менее известные даже среди поляков, докладчик изучил, видно, досконально. Эпоху товианизма 4 в жизни Мицкевича, которую даже почитатели его считали закатом его гения, Мережковский поднял очень высоко. - Он говорил: "Счастлив народ, имеющий пророков! Счастливы поляки, имеющие Мицкевича! Он отражает в себе дух народа. У России нет такого пророка. Был бы им Достоевский, но он не был понят. Если бы польский народ исчез с лица земли, то "Пан Тадеуш" свидетельствовал бы о нем, о духе его, так, как Гомер свидетельствует о духе Эллады. Польше нанесено безмерное злодеяние разрывом живого тела, убийством ее. Польша была распята, но на Голгофе стояло три креста. Средний крест, Христов, означает все человечество, и ошибкой было бы уподоблять ему один народ. Мицкевич этой ошибки не сделал. Мицкевич ненавидел Россию и любил Россию. Понятно, почему ненавидел, но за что любил? Мицкевич дружил с Пушкиным. Если бы эта дружба длилась дольше, - может быть, судьбы Польши и России пошли бы другим путем. Польша была убита, но справедливость Божия воскресила ее. Она восстала из мертвых, - а Россия пала. Судьбы народов на чаше весов! Польша должна...

Входимость: 1. Размер: 42кб.

Часть текста: I Один современный русский писатель сравнивает два памятника — Петра I и Александра III. [7] «К статуе Фальконета, этому величию, этой красоте поскакавшей вперед России… как идет придвинуть эту статую, России через двести лет после Петра, растерявшей столько надежд!.. Как все изящно началось и неуклюже кончилось!..» — Это тогда! — мог бы сказать обыватель, взглянув на монумент на Сенатской площади. «— Это теперь!» — подумал бы он, взглянув на новый памятник. «Водружена матушка Русь с царем ее. Ну, какой конь Россия, — свинья, а не конь… Не затанцует. Да, такая не затанцует, и, как мундштук ни давит в нёбо, матушка Русь решительно не умеет танцевать ни по чьей указке и ни под какую музыку… Тут и Петру Великому „скончание“, и памятник Фальконета — только обманувшая надежда и феерия». «Зад, главное, какой зад у коня! Вы замечали художественный вкус у русских, у самых что ни на есть аристократических русских людей приделывать для чего-то кучерам чудовищные зады, кладя под кафтан целую подушку? — Что за идеи, объясните! Но, должно быть, какая-то историческая тенденция, „мировой“ вкус, что ли?..» Мировой вкус к «заду» — это и есть «родное мое, наше, всероссийское». «Крупом, задом живет человек, а не головой… Вообще говоря, мы разуму не доверяем»… «Ну и что же, все мы тут, все не ангелы. И до чего нам родная, милая вся эта Русь!.. Монумент Трубецкого, единственный в мире, есть именно наш русский монумент. Нам ни другой Руси не надо, ни другой истории». Самообличение — самооплевание русским людям вообще свойственно. ...

Входимость: 1. Размер: 18кб.

Часть текста: тома посредственных и холодных стихов, вздумал обратиться к прозе и накропал посредственную статейку под длинным и претенциозным заглавием: "О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы". Накропав эту статейку, Мережковский сначала читал ее "публично" в петербургском литературном обществе и в Соляном Городке, затем "выпустил" отдельной книгой, с придачею, для балласта, еще более посредственных, мнимо-критических этюдов о поэзии Майкова и о романах Гончарова и Достоевского. Не знаю, какое впечатление произвела статейка г-на Мережковского при "публичных" чтениях. Я не был на этих чтениях, так как вообще избегаю чтений наших поэтов, и старых, и новых: за немногими счастливыми исключениями, все поэты наши читают и стихи, и прозу, как пономари. Г-н Мережковский не относится к числу исключений: у него тоже пономарская манера чтения, да еще не простого пономаря, а напыщенного, уверенного в своем двухвершковом величии. Что касается до...

Входимость: 1. Размер: 38кб.

Часть текста: АПОКАЛИПСИС В РУССКОЙ ПОЭЗИИ Панмонголизм! Вл. Соловьев Предчувствую Тебя. А. Блок 1 I Нет никакой раздельности. Жизнь едина. Возникновение многого только иллюзия. Какие бы мы ни устанавливали перегородки между явлениями мира -- эти перегородки невещественны и немыслимы прямо. Их создают различные виды отношений чего-то единого к самому себе. Множественность возникает как опосредование единства, -- как различие складок все той же ткани, все тем же оформленной. Сорвана вуаль с мира, -- и эти фабрики, люди, растения исчезнут; мир, как спящая красавица, проснется к цельности, тряхнет жемчуговым кокошником; лик вспыхнет зарею; глаза, как лазурь; ланиты, как снеговые тучки; уста -- огонь. Встанет -- засмеется красавица. Черные тучи, занавесившие ее, будут пробиты ее лучами; они вспыхнут огнем и кровью: обозначится на них очертание дракона: вот побежденный красный дракон будет рассеян среди чистого неба. II Стояла весна 1900 года. Темное крыло грядущего затенило дни, и в душе поднялись тревожные сновидения. Человечеству открылся единственный путь. Возник контур религии будущего. Пронеслось дыхание Вечной Жены. Лекция Соловьева "О конце всемирной истории" поразила громом 2 . Но великий мистик был прав. Помню его с бездонно устремленными очами, с волосами, разметавшимися по плечам, иронически-спокойного с виду, задумчивого, повитого тучей огня. Резко, отчетливо вырывались слова его брызгами молний, и молнии пронзили будущее; и сердце пленялось тайной сладостью, когда он уютно склонял над рукописью свой лик библейского пророка; и картина за картиной вставали среди тумана, занавесившего будущее. Обозначился ряд ледяных пиков, крутых снегоблещущих гор, по которым мы должны будем пройти, чтобы не...

Входимость: 1. Размер: 34кб.

Часть текста: есть последнее мучение людей. Всегда человечество, в целом своем, стремилось устроиться непременно всемирно. Много было великих народов с великою историей, но, чем выше были эти народы, тем были и несчастливее, ибо сильнее других сознавали потребность всемирности соединения людей». Достоевский прав: вечная и главная мука человечества – неутолимая жажда всемирности. Если на первый взгляд кажется, что единственно реальные существа в истории суть существа национальные – «народы, племена, языки», то, при более глубоком взгляде, оказывается, что все они только и делают, что борются с собой и друг с другом, преодолевают себя и друг друга, чтобы образовать какое-то высшее существо, сверхнациональное, всемирное; что все они более или менее чувствуют себя и друг друга «разбросанными членами», membra distecta, этого бывшего и будущего тела; все движутся в истории, шевелятся, как звенья разрубленной, но не убитой змеи, чтобы снова соединиться и срастись; или как мертвые кости Иезекиилева поля: «произошел шум, и вот движение, и стали сближаться кость с костью, а духа не было в них». От основателя первой всемирной монархии, вавилонского царя Сарганисара, Саргона Древнего (около 2800 г.), до Третьего Интернационала всемирная история есть шевеление этих змеиных обрубков, шум этих мертвых костей. Только что человечество начинает понимать себя, как уже мучается этою мукою – неутолимою жаждою всемирности. Древние всемирные монархии – Египет, Вавилон, Ассирия, Мидия, Персия, Македония – ряд попыток утолить ее, «устроиться непременно всемирно». Та же идея соединяет обе половины человечества,...

Входимость: 1. Размер: 18кб.

Часть текста: путешествовать, надо жить в Европе, чтобы понять несоизмеримость нашу с ними не столько в мыслях, даже в чувствах, сколько в первых ощущениях, в той физике, которая есть основа всякой метафизики. Мы можем с ними сближаться, сочувствовать друг другу, но рано или поздно наступает мгновение, когда они перестают нас понимать и смотрят на нас, как на обитателей другой планеты. Говорю это без гордости, напротив, со смирением: ибо многому мы должны у них учиться, во многом искать помощи — в этом нет сомнения; а можем ли и мы им чем-либо помочь — это пока сомнительно. Во всяком случае они нужды в нас не чувствуют; в их сознании или бессознательности грядущие судьбы Европы нисколько не связаны с нашей судьбой: кажется, провались Россия, они выживут, а исчезни Европа — мы погибли. Трудно, едва ли даже возможно определить точной формулой эту несоизмеримость, но вот что в глаза бросается. Они — индивидуалисты; мы — общественники. Конечно, в известном смысле общественность европейская совершеннее, чем русская; но там отлилась она в твердые, кристаллически ясные государственные формы; а наша русская — еще не откопанная руда или кипящий в горне металл, который может отлиться в какие угодно прекрасные или чудовищные формы. Они — река в русле; мы — река в половодье. «Разливы рек, подобные морям» — это как будто сказано и о русской общественности....

Входимость: 1. Размер: 24кб.

Часть текста: Критский Зевс, он же – Zan, Пифагоровой надписи на Юктской гробнице. Это значит: Зевс, Зан, Адонис-Адонай – одно и то же лицо, смертный, рожденный от смертной, такой же баснословный или доисторический богатырь, как Озирис, Таммуз, Аттис, Дионис, Митра, Кветцалькоатль, – все страдающие боги-люди. Вепрь, убийца Адониса, – это мы тоже знаем по бесчисленно повторенному, от Сапфо до Овидия, греческому мифу, – есть посланец бога войны, Арея, или сам бог. Юный зверолов насмерть ранен клыком зверя. Что это, бессмысленно-роковая судьба? Нет, затаенный или забытый новым мифом смысл древней мистерии глубже. Гибель Адониса – вольная жертва. «Он знает день, когда его не будет», – сказано об одном двойнике его, Озирисе, а другой – Таммуз – сам говорит о себе: Нисхожу я стезей сокровенной, Путем без возврата, В глубины подземные. «Да возвестит он волю мою», – говорит бог Эа о боге Таммузе. Отец – о Сыне. Это значит: Сын да сотворит волю Отца (W. Anz. Ursprung des Gnosticizmus, 1897, p. 98). В мифе сознание вольной жертвы потухло, и даже в мистерии чуть брезжит; полным светом засияет только в христианстве: «Я отдаю жизнь Мою, чтобы снова принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я сам отдаю ее; власть имею отдать ее и власть имею принять ее. Заповедь сию получил я от Отца Моего» (Ио. 10, 17–18). II В вольной жертве убивается богом войны, Ареем, бог мира, Адонис-Курос, тот, с чьим пришествием, как поют куреты: Укротил и диких зверей Мир благоденственный. Вот луч мистерии во мраке мифа. Быть между нами не может любви… доколе, сраженный, Кровью своей не насытит один свирепого бога Арея, говорит враг врагу на войне. Но вот, между ними падает, сраженный, сам...

Входимость: 1. Размер: 26кб.

Часть текста: статье 1927 г., опубликованной в газете «Возрождение», Ходасевич писал: «Всякий историзм исключен Мережковским из сферы действия, как психологизм из сферы характеров <...> В своих “романах” Мережковский все время занят одним: наблюдает, как тень Христа ложится на души христиан <...> тогда как для исторического романиста важно различие эпох и явлений — Мережковскому важна схожесть»1. Статья Ходасевича была написана непосредственно после публикации романа Мережковского «Мессия» (1926–1927), где писатель, обращаясь к дохристианским восточным культурам и религиям, пытался выявить в них протохристианские черты. После выхода в свет книги «Наполеон»2, написанной в жанре беллетризованной биографии3, рецензенты вновь подвергли сомнению право Мережковского писать об истории, его способность объективно освещать исторические факты. Писатель Михаил Цетлин в рецензии, опубликованной в журнале «Современные записки», в частности, отмечал: «Только путь Блуа <имеется в виду Леон Блуа, французский автор книги о Наполеоне. — Л. П. > к душе Наполеона лежит не только через свой, но и через всенародный опыт, через душу свою и своего народа — к душе народа. Для русского, не имеющего связи с душой французского народа, последнее недоступно. Зато у русского писателя есть опыт революции»4. Нам представляется, что именно в «Наполеоне» Мережковский, уже и в дореволюционный период творчества неоднократно обвиненный в историческом схематизме, попытался всесторонне аргументировать свое право на историософскую концепцию. Небезынтересно отметить, что еще Николай Минский, критиковавший Мережковского за искусственное соположение высказываний из самых различных текстов и за отсутствие подлинного постижения творчества конкретного...

Входимость: 1. Размер: 40кб.

Часть текста: что понятно, как целый материк, Атлантида, мог в нее провалиться. II Атлантида погибла, но боги ее спаслись. Семеро их: Адонис-Адонай критский, Озирис египетский, Таммуз вавилонский, Аттис хеттейский, Митра иранский, Дионис эллинский и Кветцалькоатль древнемексиканский. Все на одно лицо, как братья-близнецы. Свастика, угольчатый крестик, у всех на челе: можно сказать, что это боги «крещеные». Семеро их, как семь цветов радуги послепотопной: «Я полагаю радугу мою в облаке, чтоб она была знаменьем вечного завета между Мною и между землею» (Быт. 9, 13). Больше чем близнецы, – двойники друг другу, так что можно по каждому из них судить обо всех, смешиваются, переливаются друг в друга, как цвета радуги, а солнце за нею одно. III «В богосмешении таинственном, kata tên mystikên theokrasien, александрийцы почитают Озириса и Адониса за одного и того же бога», – сообщает Дамасций (F. Е. Movers. Die Phönizier, 1841, p. 235). И бл. Иероним: «Тот, кого мы называем Адонисом, слывет у евреев и сирийцев Таммузом» (St. Hieronym., comment. in Ezech. – Ch. Vellay. Le culte et les fêtes d’Adonis-Thammouz, 1904, p. 76). Бог Иао (Iarbe), Единый, Всевышний, открывается во всех богах мистерий, учат поздние орфики, ссылаясь на прорицание Аполлона Кларийского: …Я возвещаю Всевышнего Бога, Иао: Зимнее солнце – Аид, вешнее – Дий всемогущий, Летнее – Гелиос, солнце же осени – нежный Адонис. (Ch. Picard. Ephèse et Claros, 1922, p. 716–717. – W. Baudissin. Stutien zur Semitischen Religionsgeschichte, 1876, p. 213) Бог Элиун почитался в Библосе, у подножья Ливана, в Адонисовом...

Поиск по творчеству и критикеCлово "1841"

Поиск по творчеству и критике
Cлово "1841"