Мережковский Дмитрий: Поиск по текстам произведений автора и критике. Cлово "1885". Классическая русская литература.

Примерный текст на первых найденных страницах

Входимость: 2. Размер: 40кб.

Часть текста: крестик, у всех на челе: можно сказать, что это боги «крещеные». Семеро их, как семь цветов радуги послепотопной: «Я полагаю радугу мою в облаке, чтоб она была знаменьем вечного завета между Мною и между землею» (Быт. 9, 13). Больше чем близнецы, – двойники друг другу, так что можно по каждому из них судить обо всех, смешиваются, переливаются друг в друга, как цвета радуги, а солнце за нею одно. III «В богосмешении таинственном, kata tên mystikên theokrasien, александрийцы почитают Озириса и Адониса за одного и того же бога», – сообщает Дамасций (F. Е. Movers. Die Phönizier, 1841, p. 235). И бл. Иероним: «Тот, кого мы называем Адонисом, слывет у евреев и сирийцев Таммузом» (St. Hieronym., comment. in Ezech. – Ch. Vellay. Le culte et les fêtes d’Adonis-Thammouz, 1904, p. 76). Бог Иао (Iarbe), Единый, Всевышний, открывается во всех богах мистерий, учат поздние орфики, ссылаясь на прорицание Аполлона Кларийского: …Я возвещаю Всевышнего Бога, Иао: Зимнее солнце – Аид, вешнее – Дий всемогущий, Летнее – Гелиос, солнце же осени – нежный Адонис. (Ch. Picard. Ephèse et Claros, 1922, p. 716–717....

Входимость: 1. Размер: 2кб.

Часть текста: Изображение на щите Ахиллеса (Отрывок) Изображение на щите Ахиллеса ( Отрывок) На взморье голубом, как спящие дельфины, Качают корабли изогнутые спины. Под звуки нежных флейт в блестящий храм ведут Телицу белую, венчанную цветами; И старцы кроткие, любимые богами, В свободном агора свершают мирный суд. В толпе кудрявых дев, волнистый лен мотая, У светлых очагов шумят веретена, И юноши поют, в точиле выжимая Из гроздий наливных багряный сок вина. И дискос, брошенный искусною рукою, В палестре мраморной на плитах прозвенел; И в мягком воздухе божественной красою Сверкают мускулы нагих, могучих тел. …………………………………………… 1885

Входимость: 1. Размер: 32кб.

Часть текста: и Франциск. Главы XI-XX XI Внешняя жизнь Иоахима нам почти неизвестна, может быть, потому, что ее почти и не было, – вся его жизнь была только внутренней, и еще, может быть, потому, что жизнь его так же забыта и презрена людьми, как он сам. Иоахим родился в 1132 году, в городе Челико (Celico), близ Козенцы, в Калабрии, земле между тремя материками – Европой, Африкой и Азией, откуда снежные вершины Студеных Альп смотрят на два моря – Латинское, Ионическое, Западное, и Греческое, Эгейское, Восточное. [24] Воздухом всемирности дышалось здесь, в Калабрии, во дни Иоахима, так, как, может быть, ни в одной земле христианского Востока и Запада. Иноки здешних горных обителей, или, как назывались они по-гречески, «лавр», могли видеть не только одну из двух половин христианского мира, Западную, но и другую, Восточную; не только бывшее, но и будущее единство христианского человечества в Церкви Вселенской. Воздухом всемирности будет дышать и Калабрийский монах, Иоахим; одной из главных мыслей его будет соединение Церквей «от моря до моря», от Востока до Запада. [25] XII Первое забытое имя Иоахима, «Иоанн» (Jiovanni loachino), в память Иоанна Предтечи, – как бы вещий знак того, что будет и он Предтечей, но уже не Сына, а Духа. [26] Родом Иоахим – не итальянец, а норман, из древнего благородного и...

Входимость: 1. Размер: 82кб.

Часть текста: и московских схизматиков, на действительные войны в самой Италии, имевшие целью деление владычества пап — сколько нужно было на все это денег, сам Лев X хорошо не знал. Но голод древней Волчицы, той, что, по слову Данте: Чем больше ест, тем голодней, Dopo il pasto ha piu fame che pria («Ад», I, 99), никогда еще не был так лют, как в эти дни. «Банк Духа Святого», Banco di Spirito Sancto, имя это лучше всего пристало для начатой не Львом X, но им продолженной и законченной, всемирной торговли Отпущениями. «Смерти грешника не хочет Бог, а хочет, чтобы он платил» — к этой простейшей и всем понятнейшей истине сведено было дельцами Римской курии учение св. Фомы Аквинского о «преизобильном духовном сокровище», thesaurus super — rogationis erogationi, накопленном в Церкви заслугами Христа и всех святых и достаточном для покрытия всех грехов человечества, бывших и будущих. [206] К «Банку Духа Святого» руку свою приложил и настоящий банк, богатейший дом Фуггеров (Fugger). [207] Князь-избиратель Майнцский, Альберт Гогенцоллерн, юноша двадцати четырех лет, хотел проглотить слишком большой кусок, так что едва не подавился им,...

Входимость: 1. Размер: 3кб.

Часть текста: Юбилей А. Н. Плещеева Юбилей А. Н. Плещеева Растет полночный мрак, и душит нас темница; В цепях влачатся дни без веры, без надежд, И над развенчанной поэзией глумится Толпа бессмысленных невежд... Но в этой мертвой мгле высоко перед нами Под серебристыми кудрями Твой благородный лик так ярко озарен, Так кротко светится последними лучами Иных прекраснейших времен. Ты дорог нам за то, что не одним лишь словом, Но всей душой своей, всей жизнью ты поэт, И в эти шестьдесят тяжелых долгих лет — В глухом изгнании, в бою, в труде суровом — Ты чистым пламенем повсюду был согрет. Но знаешь ли, поэт, кому ты всех дороже, Кто горячее всех привет тебе пошлет? Ты лучший друг для нас, для русской молодежи, Для тех, кого ты звал: «Вперед, вперед!» Своей пленительной глубокой добротою, Как патриарх, в семью ты нас объединял, — И вот за что тебя мы любим всей душою, И вот за что теперь мы подняли бокал! 1885

Входимость: 1. Размер: 3кб.

Часть текста: *** ("Когда вступал я в жизнь, мне рисовалось счастье…") «Когда вступал я в жизнь, мне рисовалось счастье…» Когда вступал я в жизнь, мне рисовалось счастье Как светлый чудный сад, где ветерок качал Гирлянды белых роз, не знающих ненастья, И легкие струи фонтанов колебал, Где кружевом взвились причудливые зданья, И башен, и зубцов так нежен был узор, Что в розовом огне вечернего сиянья Просвечивал насквозь их матовый фарфор; Толпу нарядных жен баюкали гондолы, Роняя за собой над зеркалом прудов То складки бархата и звуки баркаролы, То вздохи мандолин и лепестки цветов. На гладких лестницах из черного агата Павлины нежились, и в чудные цвета Окрашивался блеск их пышного хвоста; И всюду – музыка и волны аромата, И надо всем любовь, любовь и красота... Но жизнь была не рай, а труд во мгле глубокой, Унылый, вечный труд сегодня, как вчера, Бессонницы ночей, немые вечера В рабочей комнате при лампе одинокой. Зато бывают дни, когда я сознаю, Что в муках и борьбе есть что-то мне родное, Такое близкое и сердцу дорогое, Что я почти готов любить печаль мою, Любить на дне души болезненные раны И серый полумрак, и холод, и туманы. За прежний мир надежд, лазури, нег и роз, Быть может, я не дам моих страданий милых И бедной комнаты, и сумерек унылых, И тайных жгучих слез... 1885

Входимость: 1. Размер: 62кб.

Часть текста: В три года раз, в ноябрьскую ночь, пять дельфийских жрецов, hosioi, «чистых», «святых», приносят над гробом Диониса Ночного, Nyktelios, «неизреченную жертву», по слову Плутарха, вынимают из гроба растерзанные члены его, – должно быть, выточенные из дерева или вылепленные из воску, и складывают их, соединяют в цельное тело, как бы воскрешают мертвого, в то время как вакханки-фиады, с горящими факелами, с пением и пляской, качая колыбель Новорожденного бога Ликнита (Liknitos), над гробом умершего, «будят спящего» (Plutarch., de Isid. et Osirid., XXXV. – P. Foucart. Le culte de Dionysos en Attique, 1893, p. 28. – Welcker, 632), а высоко над Дельфами, на снежных полях Парнасса, в зареве бесчисленных огней, полыхающих так, что плывущие по Коринфскому заливу корабельщики видят их издали, – тысячи фиад, со всех концов Греции, пляшут исступленную пляску-радение тому же Дионису Ночному (Preller, Theogonie und Götterlehre, 1894, p. 690); в лунной вьюге вьются, лунные призраки; тонким хрусталем от мороза подернувшись, плющевые тирсы звенят, как хрустальные; падают на снег плясуньи, изнеможенные, полузамерзшие, но сердца их горят неутолимою жаждою «богоявления», «пришествия», – сами они еще не знают, Кого. III Гроб Диониса Человека в Дельфах есть «омфал», omphalos, «пуп земли», тот центр, вокруг которого движется все в...

Входимость: 1. Размер: 4кб.

Часть текста: вечно стоять у креста и собирать эту божественную росу, чтобы души людские ею орошать и спасать». Маленькая французская мещаночка хочет (и будет) стоять на этом месте, самом святом и страшном в мире, у подножия Креста, рядом с Царицей Небесной, потому что верит и любит так, что ничего не боится ни на земле, ни на небе. Первого спасает великого злодея Пранцини, осужденного за ужасные убийства на смертную казнь и такого нераскаянного, что он обрекает себя на вечную гибель. «Я хотела спасти его и, зная, что сама не могу этого сделать, предлагала, как выкуп за него, бесконечные заслуги Христа… и молилась так: «Господи, я верю, что Ты его простишь, и, если бы даже он до конца остался нераскаянным, я бы все-таки верила в это… Но так как в будущей борьбе моей за человеческие души это мой первый грешник, то я молю у Тебя только знака для моего утешения!» И эта молитва моя была услышана. Отец никогда не позволял нам, детям, читать газеты… но я, не боясь непослушания, все-таки читала в них все, что относилось к Пранцини. На следующий день после казни его я открыла газету «Крест» и что же увидела? Слезы выдали меня, так что я принуждена была убежать из комнаты. Я прочла, что Пранцини, отказавшись от исповеди, взошел на эшафот, и палачи уже влекли его на плаху, когда он вдруг обернулся и, схватив распятие, которое предлагал ему священник, трижды поцеловал святые раны Господни....

Входимость: 1. Размер: 5кб.

Часть текста: ("... Он сидел на гранитной скале…") «... Он сидел на гранитной скале…» ... Он сидел на гранитной скале; За плечами поникли два темных крыла. А внизу между тем на далекой земле Расстилалась вечерняя мгла, И как робкие звезды в прозрачной тени, В городах в этот час зажигались огни. И сидел он и думал: «Как счастливы те, Кто для сна в этот миг могут очи сомкнуть! Только мне одному никогда не уснуть: Повелитель миров на немой высоте С безграничною властью моей, — Я завидую участи жалких людей, Я завидую тем, кто ничтожен и слаб, Кто жестокому небу послушен, как раб, Кто над грудами золота жадно поник, Кто безумно ликует над жертвой в крови, Кто в объятьях блудницы забылся на миг, Кто вином опьянен, кто отдался любви, — Только б чем-нибудь скорбные думы унять, Только б мертвую скуку в груди заглушив, Охватил бы всю душу могучий порыв, Только б боль от сознанья могла перестать: Эта боль хуже всех человеческих мук! Исчезают миры, пролетают века, Но сознанье мое – заколдованный круг, Но темница моя – роковая тоска! Я могу потушить миллионы планет, — Но лишь сердца в груди я убить не могу: От него в целом мире спасения нет, От него я напрасно бегу. Вечно все до последнего атома знать — Формы, звуки, движенья, цвета — Знать, какой вопиющий обман красота И что кроме обмана нам нечего ждать, Что за ним – пустота!.. И нельзя умереть, позабыться, уйти, Ни забвенья, ни мира нигде не найти! Смерти, смерти!»... И в грозный, далекий предел, Где лишь хаос царит, где кончается мир, Сквозь мерцающий синий эфир Он, как черная туча, стремглав полетел. Но напрасно руками он очи закрыл И роптал, и метался, – забвения нет: Ураган метеоров и звезд, и планет, И над грудами груды светил Выступают во мгле, издеваясь над ним; И страдающий Дух, жаждой смерти томим, Будет вечно стремиться вперед, Но покоя нигде, никогда...

Входимость: 1. Размер: 34кб.

Часть текста: поэзия достигает всемирного значения, как у самого теологического из новых поэтов — у Данте, чувствуется первое веяние воскресшей языческой древности, — правда, лишь римской, не греческой, но латиняне для католиков всегда служили естественным путем в глубину язычества — к эллинам. Влияние латинского мира сказывается у Данте не только в образе воскресшего мантуанского лебедя, нежного певца «Энеиды» и «Георгик», озаренного во мраке ада первым лучом классического солнца; не только на идее всемирной монархии, представителем которой для флорентийского гибеллина[162] были Цезарь и Александр — два языческих полубога. Еще более это влияние отразилось на образе главного, хотя и невидимого, героя «Божественной комедии» — Законодателя и Судьи, Монарха вселенной, распределяющего — в чисто-римской беспощадной симметрии подземных кругов и небесных иерархий — казни и награды, муки и блаженства. С другой стороны, в самом сердце трагического героизма, среди кровавых жертвоприношений богу Пану и Дионису, среди страшных гимнов Року и Евменидам, мелькают первые проблески еще безымянного, но уже божественно-прекрасного милосердия.[163] Эти проблески, как искры глухо тлеющего под пеплом огня, вспыхивают нежданно, то здесь, то там, на всем протяжении греко-римского язычества. Рядом с Эдипом, кровосмесителем, отцеубийцей — этим воплощением титанической гордыни и скорби — целомудренный образ Антигоны,[164] озаренный сиянием чистейшей любви и милосердия? Рядом с волшебницей...

Поиск по творчеству и критикеCлово "1885"

Поиск по творчеству и критике
Cлово "1885"