Поиск по творчеству и критике
Cлово "ENFANT"
Входимость: 3. Размер: 33кб.
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Входимость: 1. Размер: 35кб.
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Входимость: 1. Размер: 77кб.
Входимость: 1. Размер: 37кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 33кб.
Часть текста: «Скажет», — отвечают одни, может быть, слишком легко, потому что слишком этого хотят; а другие так же легко отвечают: «Не скажет», может быть, тоже потому, что этого слишком не хотят. Но не лучше ли было бы для тех и других, прежде чем ответить на этот вопрос, глубже над ним задуматься, чтоб не услышать и тем и другим одного приговора: «ты взвешен на весах и найден очень легким»; глубже задуматься и, может быть, почувствовать всю грозную тяжесть вопроса не только для одной Франции, но и для всего христианского мира, потому что если Жанна действительно святая не одной из двух Церквей, Западной, а единой Церкви Вселенской, то она принадлежит всему христианскому миру; и еще потому, что если Жанна действительно спасла Францию, то спасла и Европу, так как в XX веке еще несомненнее, чем в XV, что Европы нет без Франции и что спастись или погибнуть этой части Европейского тела — значит и всему телу погибнуть или спастись. II Две святые: первая — бывшей, христианской, вторая — настоящей, от Христа отступившей, и, может быть, будущей, снова ко Христу вернувшейся Франции — св. Жанна д'Арк и св. Тереза Лизьёская. Та не похожа на эту, как XV век на XIX. Всю мою вечность на небе я буду делать добро на земле, — могла бы сказать и Жанна, как Тереза. [1] В этом для них обеих главном и все в их святости решающем, сказанном Терезой и молча сделанном Жанной так, как, может быть, никто из святых никогда не говорил и не делал, — в этом они больше чем друг на друга похожи — они как бы в двух телах, двух Франциях, бывшей и будущей, одна душа. Истинную душу...
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: и жалко человеческое тело устроено, что исполнением необходимейшего для жизни условия, дыханием, человек убивает себя и других. То же и в порядке духовном: зло — такое же начало смерти для души, как углерод для тела. Но если так для всех людей, то для Маленькой Терезы иначе, потому что все духовное существо ее так совершенно устроено, что начало первородного греха как будто не имеет над ним власти. Свежая-свежая вся, как ночной росой еще освеженная, но утренним солнцем уже прогретая внутренность белой лилии. Чисто все существо ее от зла, как от углерода дыхание Ангелов. Что-нибудь подобное дурному вкусу, — дурному запаху, может ли прикоснуться к такой почти неземной чистоте? Может, увы! Кажется даже, что начало первородного греха еще неодолимее в святых, чем в грешных людях. Вкус дурной — дурной запах в нарушениях законов духовной красоты — есть как бы вкус и запах первородного греха даже у великих святых! Сказывается это и в дурном вкусе Маленькой Терезы. К счастью, зараза эта не проникает в душу ее, а остается на ее поверхности, как сметаемая малейшим дуновением ветра пыль на одежде. Но все-таки где-то очень близко от Маленькой Терезы чувствуется этот дурной вкус—дурной запах. «К небу вознесут меня руки Твои, Иисус, как подъемная машина!» — в этой молитве ее, во всяком случае, нехороший вкус, и не...
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Часть текста: с такою же ясностью. «Если бы Церковь… объявила вам, что откровения ваши от дьявола, послушались бы вы Церкви?» — «Нет, я послушалась бы Господа нашего Иисуса Христа, чью волю я всегда исполняла». — «А если бы Церковь приказала вам сделать не то, что вы считаете волей Христа?» — «Я послушалась бы все-таки Христа». [43] «Так говорят все ложные пророки (еретики); но если это допустить, то вся власть Церкви будет ниспровергнута… ибо не покоряться людям Церкви — значит восставать на Бога», — решают судьи Жанны, по совести, потому что этих слов ее в самом деле достаточно, чтобы поколебать всю власть Римской Церкви. [44] Это верно понял и Шарль Пэги: «Что же делать? Жанна предпочитала Архангела Михаила аббату Константину… В ней всего удивительнее то, что она никогда никого не слушалась и шла всегда своим путем мимо всего». [45] Шла и мимо Римской церкви, ко Христу. Жанна умерла, потому что не было Церкви Вселенской и для того, чтобы она была. «Нынешняя (Римская) Церковь Петра — только тень будущей (Вселенской) Церкви Иоанна», — учит св. Августин в V веке и Скот Эриген в IX: «Видимость Церкви настоящей, Сына, рассеется, как тень, в восходящем солнце будущей Церкви Духа Святого». [46] — «Дни Римской Церкви сочтены… Церковь Иоанна, Вселенская, воздвигнута будет на развалинах старой церкви Петра», — учит Иоахим Флорский, в XIII веке. [47] То, чему учат, о чем говорят они все, — сделает Жанна: выйдет из Церкви Западной, Римской, бывшей, чтобы войти в будущую Вселенскую Церковь. XII В первый год Великой войны, 1914-й, поднято было в Риме снова, после многих колебаний и отсрочек дело о признании Жанны...
Входимость: 1. Размер: 35кб.
Часть текста: побежала домой; но услышала, в саду, все тот же зов и только тогда испугалась. [117] Это второе свидетельство подтверждается отчасти и самою Жанною: «Голос мне послышался — явился, когда я пасла овец в поле». [118] Что значит этот неведомый зов, лучше всего объясняет великий русский тайновидец Гоголь: «Мне всегда был страшен этот таинственный зов. Помню, в детстве я часто слышал его: вдруг позади меня кто-то явственно произносил мое имя. День обыкновенно был самый ясный и солнечный; ни один лист в саду на дереве не шевелился; тишина была мертвая… Но признаюсь, если бы ночь, самая бешеная и бурная, со всем адом стихий настигла меня одного среди непроходимого леса — я бы не так испугался, как этой ужасной тишины среди безоблачного дня. Я, обыкновенно, бежал с величайшим страхом и занимавшимся дыханием из сада и тогда только успокаивался, когда попадался мне навстречу какой-нибудь человек, вид которого изгонял эту страшную сердечную пустыню». [119] Этот...
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Часть текста: что так люблю. А вот уехала - и залюбила, затосковала до смерти... - Вы землю вашу как живую любите, Марья Павловна? - Ну, конечно, живая! Выбегу, бывало, в рощу - молодые березки - тоненькие, как восковые свечечки, кожица у них такая мягкая, теплая, солнцем нагретая, совсем как живая. Обниму, прижмусь щекою и ласкаюсь, целую: миленькая, родненькая, сестричка моя! В голубоватом свете зимних сумерек, едва пробивавшемся сквозь обледенелое оконце кибитки, князь Валериан Михайлович Голицын, вглядываясь в милое лицо девушки, думал: "Сама как та березка весенняя". Марья Павловна Толычева с виду была обыкновенная уездная барышня из тех, о которых сказано: Разделены ее досуги Между роялем и канвой. Одета по модной картинке из "Телеграфа": меховой палантин добротного бабушкина гродетура темно-зеленого, клетчатый капор с розовыми лентами; густая черная коса заплетена в виде корзиночки, с висячими вдоль щек легкими гроздьями локонов; старинные гранатовые серьги в ушах, верно, тоже подарок бабушкин. Хорошо воспитана по-французски. А у самой лицо, как у деревенской девушки, которая сидит на завалинке в желтом, с красными горошинами, платочке, смеется с парнями и грызет семечки. Может быть, никого еще не любит, но благоуханьем любви окружена, как цветущая сирень свежестью росною. И все это чувствуют: станционные смотрители, шлагбаумные инвалиды, распаренные чаем купцы толстобрюхие, ямщики...
Входимость: 1. Размер: 77кб.
Часть текста: нам границу (у Дмитрия Мережковского была наготове, как удостоверение личности, вместо паспорта, его книга) -- настолько грубы и ненавистны ко всяким беженцам из России низшие служащие. В этом мы и после имели случай убедиться. Тут, в Бобруйске, в какой-то контрольной станции, нас продержали на тюках целый день, продержали бы, пожалуй, и ночь, не вызволи нас оттуда молодой бобруец (русский) Иван И. Дудырев, незнакомый нам, но нас знавший. Он нас освободил, устроил, потом даже в Минск с нами поехал. Устроились мы уж как Бог послал и прожили в Бобруйске дней десять. Из старых газет мы едва начинали понимать, какая чепуха происходит в Европе. Мы ведь были совсем дикие. Первые магазины в Бобруйске привели нас в столбняк. Володя З., наш молодой спутник, с открытым ртом остановился перед выставленными в окне чулками и произнес с удивлением: -- Ведь их -- можно купить! Через бобруйскую улицу мы боялись переходить, точно это была Avenue de l'Opéra: лошади, ездят! Дм. Философов (Дима) едва решился отправиться к открытому им парикмахеру и расстаться со своей окладистой бородой, совершенно его менявшей. В офицерском клубе, куда нас пригласили на большой обед, мы с недоверием и почти с ужасом глядели на белый хлеб и на яблоки, точно это были плоды нового, иного мира. Вообще Бобруйск, после Петербурга, казался нам верхом благоустройства и культурной жизни. В Минск мы добрались благодаря любезности польских властей, в воинском поезде. Поселились в гостинице "Париж", довольно-таки разрушенной сначала немцами, а потом, главное, большевиками. Но одно сознанье, что их здесь уже нет, делало для нас этот убогий "Париж" -- парадизом. Общее положенье наше было такое: мы все, прежде всего, были заряжены стремлением бороться с большевиками. То, что мы знали о них, поняли, весь наш опыт, вечная мысль об "оставшихся" -- это, само по себе, делало невозможным...
Входимость: 1. Размер: 37кб.
Часть текста: когда поднялись впервые разговоры о религии и христианстве в частности, кружок являлся почти в полном составе. То же было и тогда, когда открылись Собрания. Там можно было, положим, встретить всех. Но "Дягилеву, кажется, менее других было свойственно интересоваться тем, что делалось в зале Собраний,-- однако он там бывал вместе с другими своими... не знаю, как сказать точнее: друзьями? приближенными? содеятелями? -- все равно. Конечно, ни Бакст (лично мы с ним очень дружили), ни Нувель (тоже наш приятель) не могли тоже иметь много связи с занимавшими нас вопросами: но Ал. Бенуа, например, считавшийся и считающийся только "эстетом", отнюдь не был тогда этим вопросам чужд,-- стоит взглянуть в старый наш журнал. А ближайший друг и помощник Дягилева, его двоюродный брат Д. В. Философов, сразу проявил самый живой интерес к этим вопросам и даже принимал участие в хлопотах по открытию собраний. Мы этому, конечно, радовались. На кружок в целом, и на главу его -- Дягилева -- никто и не возлагал надежд в этом смысле. Слишком он был совершенен. Все диктаторы более или менее совершенны,-- как prédestines. A Дягилев, повторяю, был...