Поиск по творчеству и критике
Cлово "1990"
Входимость: 12. Размер: 24кб.
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Входимость: 1. Размер: 48кб.
Входимость: 1. Размер: 67кб.
Входимость: 1. Размер: 45кб.
Входимость: 1. Размер: 50кб.
Входимость: 1. Размер: 92кб.
Входимость: 1. Размер: 54кб.
Входимость: 1. Размер: 34кб.
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 12. Размер: 24кб.
Часть текста: Европы и осветил его восточную подоплеку; большевизм проникнут азиатским духом и недаром он окружен восточными легендами о нашествии китайцев, башкир и других племен желтой расы. Тяготение большевиков к востоку не случайное: они надеются лозунгом "самоопределение народов" всколыхнуть Азию и натравить ее на измученную европейскую культуру. Далее г. Философов говорил об опасности заключения мира с Советской Россией, ибо из этого мира, по его мнению, выйдет новая война. Оратор закончил свою речь следующими словами: "Бойтесь мира с таким врагом". Молодой поэт В. Злобин читал отрывки из "Петербургского дневника" Зинаиды Николаевны Гиппиус. Эти записки начинаются со дня объявления войны и передают ужасы последних 6 лет. Когда началась война, в Петербурге на Сергиевской 1 собирались друзья Мережковских. Были в том числе и эсеры. Уже в то время чувствовалось разделение общества за и против войны. Зинаида Гиппиус и ее друзья не сомневались в том, что революция - неминуема, неизбежна, но будет ли она творческой революцией, или же стихийным крахом революции, - она, как и все, не знала 2 . Под влиянием лихорадочного ожидания неизбежных событий, охватившего общество, Зинаида Гиппиус написала свое "Зеленое Кольцо" 3 . В то время почти никто не понял глубокаго революционнаго содержания этого истинно-художественнаго произведения. И только один человек понял действительный смысл этого произведения; это был Керенский 4 : после первой постановки "Зеленаго Кольца" в Александринке 5 он послал Зинаиде Николаевне букет из красных роз 6 . Зинаида Николаевна часто беседовала с Керенским - этой...
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Часть текста: литературы и искусства среди красноармейских частей». C «кровью и потом добытыми» командировками [1] они выезжали 24 декабря 1919 г. «Серапион» в недалеком будущем Михаил Слонимский провожал их и рассказывал Корнею Чуковскому, что отъезд был «сплошное страдание». Толпа разделила и отнесла их к разным вагонам, в давке терялись чемоданы, до последнего мгновенья не могли попасть в поезд, хоть Мережковский и кричал: «Я член совета… Я из Смольного!» [2]. Мучения продолжились в самой поездке. «Трое суток от Петербурга до Х. - сплошной бред, - писал Мережковский. - Налеты чрезвычайки, допросы, аресты, пьянство, песни, ругань, споры, почти драки из-за мест, духота, тьма, вонь, ощущение ползающих по телу насекомых...» Не доехав до Гомеля, сошли в обозначенном Мережковским как «Х.» Жлобине. С трудом найдя проводников, обобранные, усталые и больные, «глухими лесными дорогами, а иногда и совсем без дорог, целиною по снежному насту» [3] двинулись к Березине, за которой на несколько месяцев замер польско-советского фронт. Фронт, а не граница: ее возрождающаяся Польши устанавливала не за столами переговоров, а на полях сражений, и неверно писать, как то делают, к примеру, то ли Константин Азадовский, то ли Александр Лавров, будто беглецы «нелегально перешли польскую границу» [4]. Другое дело, что фронт был действительно границей, разделявшей два строя, две цивилизации. За «чертой заповедной, отделяющей тот мир от этого» [5], они прожили с десяток дней в Бобруйске. В середине января приехав в Минск, они начали то, ради чего, собственно, бежали - в беседах с влиятельными людьми, в статьях и интервью, в лекциях и докладах убеждать Европу в необходимости решительной борьбы с большевизмом. Приезд Мережковских в Минск стал событием и для русского общества в Вильне, пятый год отрезанного фронтами от культурной метрополии. После эвакуации в 1915 г. оно...
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Часть текста: заставило комментатора недавнего образцового издания поэзии Мережковского К. А. Кумпан отказаться от перечисления их. Не будем этого делать и мы, ограничившись констатацией очевидного и, вне всяких сомнений, осознанного самим автором. Вместе с тем, есть в первой части поэмы одно место, которое заставляет говорить, что ориентация на пушкинское начало являлась для Мережковского не столько желанием напомнить о великом предшественнике (как то было в пушкинианском введении в поэму), сколько аргументом во внутрилитературной борьбе, закончившейся, в конце концов, торжеством символизма. Конечно, мы присутствуем лишь при ее начале, но и здесь совпадения представляются довольно очевидными, чтобы учитывать этот незаурядный текст как памятник истории если не символизма в собственном смысле этого слова, то по крайней мере пре(д)символизма. Итак, в первой главе поэмы речь идет об университетских интересах одного из двух главных героев — Сергея Забелина, в котором, безусловно, отразились многие биографические и духовные черты самого автора. Разочарование в той науке, которая преподается с кафедры, несколько разряжается в его сознании рядом интеллектуальных наслаждений, из которых особенно выделены продолжительными описаниями чтение Льва Толстого и споры с единственным другом. ...
Входимость: 1. Размер: 48кб.
Часть текста: "масса" не читает "Свободу", след<овательно>, с моей статьей в этом случае ознакомится только в интерпретации "Дней" и "Посл<едних> Нов<остей>". А интерпретация будет сами знаете какая: с передержками и клеветами, ибо будут бить и по мне, и по "Свободе", на которую даже у Милюкова "зуб" за давнюю статью Арцыбашева 5 . Мое "разоблачение" утопят именно в глазах массы , -- а деятели и деяние выйдут невинными героями: вместо подсиживания -- получится реклама. 2) Если я, ближайший сотрудник "Дней", появлюсь с этим делом в "Свободе", -- то это опять же козырь для Кусковой и КR: вот видите, это такой вздор, что собственная газета от него отказалась -- и он побежал в чужую, которая неразборчива. 3) У меня есть еще отдаленная надежда несколько времени спустя (почему спустя -- долго и скучно объяснять) распропагандировать "папашу", т. е. в этом вопросе приобрести политически сильного союзника, а главное -- завладеть газетой, в кот<орой> доныне действовали Осоргин и Кускова 6 . Если не спугнуть папашу "Свободой" -- это все же возможно. После "Свободы" он станет на сторону возвращенцев. 4) О моих разговорах, конечно, полетели уже реляции в Прагу (Зензинов 7 ) и к Осоргину (Макеев 8 поехал туда, где жена Осоргина 9 , и уже рассказал, при Алданове). Так вот, я хочу посмотреть, какова будет "химическая реакция". Таковы были мои основные соображения. Что же было бы, если б сделать...
Входимость: 1. Размер: 67кб.
Часть текста: смелости. Видимо, подразумевалось следующее: князь, отважно воевавший с французами, не смог переступить через привычную покорность трону и поднять оружие против монарха и соотечественников. Интересное предположение, но вряд ли оно имеет отношение к поведению одного из старейших членов декабристских обществ, человеку, отнюдь не подверженному влиянию эмоций, разработавшему четкий план военного захвата Петербурга, а потому понимавшему, что без кровопролития дело, скорее всего, не обойдется. В таком случае как же можно объяснить позицию диктатора в день восстания? Здесь много всего сошлось: и чисто военное, даже штабное, отношение к затеянному предприятию, и особенности характера Трубецкого, и общая утопичность планов дворянских революционеров, и прекраснодушие декабристов как представителей особого человеческого типа. Узнав об отказе Якубовича и Булатова выполнять утвержденный план действий, Сергей Петрович понял, что на Сенатской площади теперь ничего не решается. Он переместился к Зимнему дворцу в надежде, что какой-нибудь части восставших войск, спешащей к Сенату, удастся случайно захватить дворец и арестовать царскую семью. Имея на руках такие козыри, можно было начинать игру с новым императором. На Сенатской же площади Трубецкой не хотел появляться совсем не потому, что это было, с его точки зрения, бессмысленно. Если бы все обстояло так просто, то можно было бы с полным основанием говорить о том, что диктатор действительно бросил товарищей ...
Входимость: 1. Размер: 45кб.
Часть текста: Великого». Это пространное, педантичное и довольно скучное сочинение давно уже утратило свое научное значение, став всего лишь фактом историографии. Но шестой том этого обширного трактата был особенным: в приложении к нему были впервые опубликованы обнаруженные в архивах документы о «деле царевича Алексея», до той поры недоступные широкой публике. Лишь незадолго перед этим Россия пережила «Крымскую катастрофу» – одно из наиболее болезненных для национального самолюбия событий русской истории. Начиналось царствование Александра II, впереди были Великие реформы – освобождение крепостных крестьян и иные преобразования, ознаменовавшие начало новой исторической эпохи. Страна жила предчувствием перемен, и, как всегда бывает в подобные моменты, интерес к истории, в частности к тем ее эпизодам, которые власть тщательно скрывала от посторонних глаз, был особенно острым. Тем более что речь шла о времени, с которого началась новая Россия, времени, связанном с именем того, чье наследство, как казалось, так бездарно было растрачено потомками, проигравшими Крымскую войну. К середине XIX в. культ Петра I – преобразователя и творца России как великой европейской державы, труженика на троне, человека, создавшего ту культурную среду, в которой жили уже несколько поколений русских людей, прочно укрепился в общественном сознании. Возможно, точнее всех выразил это М. П. Погодин: «Какой нынче день? 1 января 1841 года – Петр Великий велел считать годы от Рождения Христова… Пора одеваться – наше платье сшито по фасону, данному Петром Первым, мундир по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завел он; шерсть пострижена с овец, которых развел он. Попадается на глаза книга – Петр Великий ввел в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начинаете читать ее – этот язык при Петре Первом сделался письменным, литературным… Приносят газеты – Петр Великий их начал... За...
Входимость: 1. Размер: 50кб.
Часть текста: все злы, порочны или худой нравственности и имели бы дурные и преступные намерения… но во всяком подобном обществе… непременно найдутся выше помянутые люди, которые, конечно, сначала примут на себя пристойную личину… они стараются неприметно клонить общество к своей цели и почти всегда успеть могут… Вот истинное зло и вред существования всяких тайных обществ». [36] Так и хочется воскликнуть: боже мой, какие странные мелочи волновали первых российских революционеров! И как быстро эти «мелочи» перестали интересовать радикалов следующих поколений. А все-таки, все-таки даже Трубецкой вынужден был согласиться с тем, что тайные общества декабристов имели право на существование. Правда, согласился он с этим только потому, что в основе их возникновения лежали, по его мнению, самые высокие гражданские чувства, характерные для объединившихся в них людей. «Члены общества, – продолжает Сергей Петрович, – не имели в виду никаких для себя личных выгод, не мыслили о богатстве, о почестях, о власти… Словом, члены тайного общества решились принести в жертву Отечеству жизнь, честь, достояние, все преимущества, какими пользовались, все, что имели, без всякого возмездия». [37] В своем наивном, но одновременно и гордом убеждении Трубецкой не был одинок. Чтобы удостовериться в этом, достаточно познакомиться с воспоминаниями, скажем, Н. И. Лорера, А. Е. Розена или кого-то из...
Входимость: 1. Размер: 92кб.
Часть текста: что она писала о себе в мужском, а не в женском роде. Все же я знала наизусть два ее стихотворения. Первое очень любил Блок: Окно мое высоко над землей, Высоко над землей. Я вижу только небо с вечернею зарей, С вечернею зарей — с его качающимся ритмом, с его редко свойственной Гиппиус музыкальностью и неожиданно прелестным концом, таким характерным для всегда и всем недовольной Гиппиус: Мне нужно то, чего нет на свете, Чего нет на свете. И второе: Единый раз вскипает пена И рассыпается волна. Не может сердце жить изменой, Измены нет — любовь одна… Читала я, конечно, и Антона Крайнего (псевдоним Гиппиус), беспощадного критика, ведущего суд и расправу над современной прозой и поэзией. Антона Крайнего боялись не меньше, чем самого Брюсова. Приговоры его были убийственны. Критические статьи его пестрели определениями вроде: «рыжая бездарность», «идиот», «недоносок», «кретин» и тому подобными вежливыми характеристиками писателей. На похвалы Антон Крайний был чрезвычайно скуп. Даже о...
Входимость: 1. Размер: 54кб.
Часть текста: Владислав Фелицианович, очень благодарю Вас и "Дни" за прекрасную статью М. О. Цетлина о "Верстах", где они меня защитили от Святополка Окаянного 1 . Я хотел бы поблагодарить самого Цетлина, да не знаю, где он сейчас, а на пересылку летних писем не очень надеюсь. Жду главы из "Мессии" в "Днях" 2 . Очень прошу Вас и Алданова, когда появится в "Днях" отзыв о новой книжке "Совр<еменных> Записок", то сделать так, чтобы не замалчивали "Мессию", как это делали до сей поры под благовидным, но недостаточным предлогом, что о романе-де "нельзя судить, пока он не кончен" 3 . Алданову я об этом тоже напишу. Посылаю Вам отзыв Томаса Манна обо мне из "Свободы" 4 . Отзыв этот в искаженном виде и на спине у Шмелева появился в "Возрождении" 5 . М<ожет> б<ыть>, найдете возможным напечатать его в "Днях" 6 . Мне дорого то, что там упоминается о "Тайне Трех", которую русские читатели так мало знают. Очень хотелось бы что-нибудь послать для первого номера "Нового Дома" 7 . Думал было послать перевод IV (мессианской) Эклоги Виргилия 8 . Но сейчас просмотрел и вижу, что без комментариев будет непонятно, а они были бы слишком громоздки, да и нет сейчас под рукой нужных материалов. Много у меня мыслей и о современной литературе; и все это легко бы сказал на словах, а писать разучился. И главное горе мое, что надо начинать Наполеона: со страшным трудом я уже передвинул "машину времени" на 3. 000 лет от Ахенатона -- 1350 г. до Р. Х. к 1800 по Р. Х., а еще передвигать на сто лет до наших дней почти невозможно 9 . Пусть же на меня не очень сетует милая Нина Николаевна, если не соберусь ничего дать ...
Входимость: 1. Размер: 34кб.
Часть текста: О. Дымова 3 , и проповедь Мережковского, и пушкинианство брюсовской школы, и т. д. -- весь этот нестройный хор голосов в литературе называем мы то модернизмом, то символизмом, забывая, что если Брюсов с кем-нибудь связан, так это с Баратынским и Пушкиным, а вовсе не с Мережковским; Мережковский -- с Достоевским и Ницше, а не с Блоком; Блок -- с ранними романтиками, а вовсе не с Г. Чулковым. Но говорят: "Мережковский, Брюсов, Блок -- это модернисты" и противопоставляют их кому-то, чему-то. Следовательно: определяя модернизм, мы определяем не школу. Что же мы определяем? Исповедуемое литературой credo? Или, быть может, русский модернизм есть школа, в русле которой уживаются вчера -- непримиримые, сегодня -- примиренные литературные течения? В таком случае единообразие модернизма вовсе не во внешних чертах литературных произведений, а в способе их оценки. Но тогда Брюсов для модернизма одинаково нов, как и Пушкин, Державин, т. е. как вся русская литература. Тогда почему модернизм -- модернизм? Начиная с "Мира искусства" и кончая "Весами" 4 , органы русского модернизма ведут борьбу на два фронта; с одной стороны, поддерживают они молодые дарования, с другой стороны -- воскрешают забытое прошлое: возбуждают интерес к памятникам русской живописи XVIII столетия, возобновляют культ немецких романтиков, Гете, Данте, латинских поэтов, приближают по-новому к нам Пушкина, Баратынского, пишут замечательные исследования о Гоголе, Толстом, Достоевском; возбуждают интерес к Софоклу, занимаются постановкой на сцене Еврипида, возобновляют старинный театр. Итак: модернизм не школа. Может быть, здесь Имеем мы внешнее совмещение разнообразных литературных приемов? Но именно...