Мережковский Дмитрий: Поиск по текстам произведений автора и критике. Cлово "1900". Классическая русская литература.

Примерный текст на первых найденных страницах

Входимость: 4. Размер: 38кб.

Часть текста: побежденный красный дракон будет рассеян среди чистого неба. II Стояла весна 1900 года. Темное крыло грядущего затенило дни, и в душе поднялись тревожные сновидения. Человечеству открылся единственный путь. Возник контур религии будущего. Пронеслось дыхание Вечной Жены. Лекция Соловьева "О конце всемирной истории" поразила громом 2 . Но великий мистик был прав. Помню его с бездонно устремленными очами, с волосами, разметавшимися по плечам, иронически-спокойного с виду, задумчивого, повитого тучей огня. Резко, отчетливо вырывались слова его брызгами молний, и молнии пронзили будущее; и сердце пленялось тайной сладостью, когда он уютно склонял над рукописью свой лик библейского пророка; и картина за картиной вставали среди тумана, занавесившего будущее. Обозначился ряд ледяных пиков, крутых снегоблещущих гор, по которым мы должны будем пройти, чтобы не свалиться в пропасть. А из черных провалов взвивался дым туч; лучи солнца, обливая тучи кровью, являли в дымах грядущий...

Входимость: 3. Размер: 38кб.

Часть текста: Фетом, Некрасовым и Баратынским. Он дал нам образцы вечной поэзии. Он научил нас по-новому ощущать стих. Но и в этом новом для нас восприятии стиха ярким блеском озарились приемы Пушкина, Тютчева и Баратынского. То новое, чему приобщил нас Брюсов, попало в русло развития поэзии отечествен* ой. На последних гранях дерзновения на Брюсове заблист ~>л венец священной преемственности. От повседневного ушел он в туман исканий. Но только там, за туманом неясного заходящее солнце пушкинской цельности озолотило упругий стих его. -- Он -- поэт, рукоположенный лучшим прошлым. Только такие поэты имеют в поэзии законодательное право: порывая со старым, они по-новому восстановляют лучшие традиции прошлого. Только такие поэты спасают прошлое от обветшания: бичуя недостатки прошлого, они заставляют достоинства его говорить за себя. Как лучист и ароматен Пушкин, как завлекателен Баратынский сквозь призму брюсовского творчества! Все мы с детства обязаны хвалить Пушкина. Холодны эти похвалы. Они не гарантируют нас от позднейших увлечений ничтожной музой Надсона или ловкой музой графа А. Толстого. Пушкин самый трудный поэт для понимания; и в то же время он внешне доступен. Легко скользить на ...

Входимость: 3. Размер: 49кб.

Часть текста: а через несколько дней -- в Венеции. О нашей встрече в Венеции с Сувориным и Чеховым я уже писала подробно, и новым рассказом не буду здесь отвлекаться. С Сувориным, этим пугалом "интеллигенции" нашей (подумать, редактор антилиберального "Нового времени"), я в Венеции сдружилась, он мне показался любопытным. В нем сидел русский народный "нигилизм". Народный и природный "Ame slave" в самом скверном проявлении (по существу), но соединенная в нем и с природной талантливостью, а также с чуткостью к талантам. Он угадал и любил Чехова, он же понял и вывел на свет Божий почти гениального, Европе неизвестного и непереводимого писателя -- Розанова. Его теперь и в России, конечно, забыли... Вспомнят. Д. С. уже сделал, в глазах тогдашней русской интеллигенции, ужасную gaffe: он издал у Суворина вторую книгу своих стихов, под названием "Символы" (с эпиграфом из Гете). Как можно пользоваться нововременским издательством. Он (Д. С.) собирался издать, там, однако, и еще одну книгу, сборник статей. По этому поводу Плещеев (мы с ним были в переписке) написал мне еще до нашего путешествия в Италию: "Убедите Д. С. не издавать эту книгу у Суворина. Я, может быть, сам ее издам. Вы удивлены? (А мы, зная, как ограничены средства Плещеева, как он живет с семьей, действительно были удивлены.) Он прибавлял: "Я, может быть, скоро буду богат, и очень. Это совершенно, однако, факт". Вскоре мы узнали, что Плещеев...

Входимость: 2. Размер: 26кб.

Часть текста: Мережковский все время занят одним: наблюдает, как тень Христа ложится на души христиан <...> тогда как для исторического романиста важно различие эпох и явлений — Мережковскому важна схожесть»1. Статья Ходасевича была написана непосредственно после публикации романа Мережковского «Мессия» (1926–1927), где писатель, обращаясь к дохристианским восточным культурам и религиям, пытался выявить в них протохристианские черты. После выхода в свет книги «Наполеон»2, написанной в жанре беллетризованной биографии3, рецензенты вновь подвергли сомнению право Мережковского писать об истории, его способность объективно освещать исторические факты. Писатель Михаил Цетлин в рецензии, опубликованной в журнале «Современные записки», в частности, отмечал: «Только путь Блуа <имеется в виду Леон Блуа, французский автор книги о Наполеоне. — Л. П. > к душе Наполеона лежит не только через свой, но и через всенародный опыт, через душу свою и своего народа — к душе народа. Для русского, не имеющего связи с душой французского народа, последнее недоступно. Зато у русского писателя есть опыт революции»4. Нам представляется, что именно в «Наполеоне» Мережковский, уже и в дореволюционный период творчества неоднократно обвиненный в историческом схематизме, попытался всесторонне аргументировать свое право на историософскую концепцию. Небезынтересно отметить, что еще Николай Минский, критиковавший Мережковского за искусственное соположение высказываний из самых различных текстов и за отсутствие подлинного постижения творчества...

Входимость: 2. Размер: 32кб.

Часть текста: В 1881 г. состоялась публикация его первого стихотворения в сборнике «Отклик». В 1884 г. Мережковский становится студентом историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета, увлекается позивитизмом и толстовством, путешествует по России. Весной 1885 г. писатель посещает смертельно больного Надсона, знакомится с И. Е. Репиным и передвижниками. Весной 1888 г. Мережковский успешно заканчивает университет и отправляется в путешествие по Кавказу с Н. Минским. В этом же году он знакомится со своей будущей женой — Зинаидой Николаевной Гиппиус и 11 июля делает ей предложение. Осенью 1888 г. Д. С. вместе с невестой открывает литературные вечера, где бывают К. М. Фофанов, А. И. Плещеев, А. Волынский, Н. М. Минский, появляется никому еще не известный Ф. Сологуб. В 1888 г. в Петербурге выходит первая книга Мережковского «Стихотворения (1883–1987)». 8 января 1889 года Мережковский и Гиппиус венчаются в Тифлисе. После свадьбы супруги поселились в Петербурге. В их квартире постоянно собирается цвет интеллигенции Санкт-Петербурга. Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус становятся друг для друга поддержкой и опорой на 52 года, которые они прожили никогда не разлучаясь, постоянно находясь в духовном общении, и стали при этом двумя крупными писателями, поэтами, мыслителями....

Входимость: 2. Размер: 68кб.

Часть текста: Примечания Примечания: Первый роман трилогии Д. С Мережковского "Христос и Антихрист" был задуман и начат летом 1890 года (см.: Гиппиус-Мережковская З. Н. Дмитрий Мережковский. Париж, 1951. С. 53-54). Работа над книгой продолжалась со значительными перерывами около пяти лет - за это время автор успел выпустить стихотворный сборник "Символы" (СПб., 1892) и критический очерк "О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы" (СПб., 1893). Первоначально проект опубликования романа обсуждался в журнале "Вестник Европы", но из-за отрицательного отношения редактора этого журнала, М. М. Стасюлевича, к Мережковскому роман был возвращен автору. Впервые он был напечатан в "Северном вестнике" (N 16 за 1895 г.) под заглавием "Отверженный" с обширными поправками и изъятиями, сделанными фактическим редактором журнала А. Л. Волынским. Одна из глав, выброшенных целиком, под заглавием "Свидание. Рассказ из времен Юлиана Отступника" была опубликована в журнале "Живописное обозрение" (1895. 2 апреля. N 14. С. 274-278) и в состав романа более не включалась. В 1896 году "Отверженный"...

Входимость: 1. Размер: 1кб.

Часть текста: Веселые думы Веселые думы Без веры давно, без надежд, без любви, О странно веселые думы мои! Во мраке и сырости старых садов — Унылая яркость последних цветов. 1900

Входимость: 1. Размер: 48кб.

Часть текста: Paris (12e) Милая Зинаида Николаевна, я себя так дурно чувствую (опять фурункулы), что ответ на Ваше письмо о Мельгунове третий день лежит на столе не конченный 1 . Не сердитесь, если это письмо выйдет несуразно: если б Вы знали, в какое состояние я прихожу, когда нарывает: ведь это, на моем веку, уже третья сотня фурункулов 2 . Я имею право на "нервы". Так вот, Ваше предложение для меня не совсем ново 3 . Я сам подумывал, с Вашей помощью, просто напечатать статью, возвращенную "Днями", -- в "Свободе" 4 . Но, собрав все силы для спокойного обсуждения, решил этого не делать, -- по следующим причинам: 1) Эмигрантская "масса" не читает "Свободу", след<овательно>, с моей статьей в этом случае ознакомится только в интерпретации "Дней" и "Посл<едних> Нов<остей>". А интерпретация будет сами знаете какая: с передержками и клеветами, ибо будут бить и по мне, и по "Свободе", на которую даже у Милюкова "зуб" за давнюю статью Арцыбашева 5 . Мое "разоблачение" утопят именно в глазах массы , -- а деятели и деяние выйдут невинными героями: вместо подсиживания -- получится реклама. 2) Если я, ближайший сотрудник "Дней", появлюсь с этим делом в "Свободе", -- то это опять же козырь для Кусковой и КR: вот видите, это такой вздор, что собственная газета от него отказалась -- и он побежал в чужую, которая неразборчива. 3) У меня есть еще отдаленная надежда несколько времени спустя (почему спустя -- долго и скучно объяснять) распропагандировать "папашу", т. е. в этом вопросе приобрести политически сильного союзника, а главное -- завладеть газетой, в кот<орой> доныне действовали Осоргин и Кускова 6 . Если не спугнуть папашу "Свободой" -- это все же возможно. После "Свободы" он станет на сторону...

Входимость: 1. Размер: 57кб.

Часть текста: свой камень. Байрон — одна из вершин горного хребта, поднятого землетрясением Великой Революции. Наполеон, Гёте, Байрон, Лермонтов — от нас уже далеко эти вершины; мы вступили в степь равенства и так долго блуждали по ней, что думали — ей конца не будет. Но, блуждая, сделали круг и вернулись туда, откуда ушли. И вот опять встают вершины вечные — вечные спутники. Мы увидели связь пройденных гор с теми, на которые нам еще нужно взойти, — связь Байрона с Ницше, [19] Достоевским, [20] Ибсеном. [21] Теперь эти вершины человеческой или сверхчеловеческой личности окружают нас отовсюду как бы единым кольцом — и нам от них не уйти никуда. Прав Гёте: «Байрон — не классик, не романтик, он само нынешнее время», сама современность. Уже столетие длится современность Байрона. Вопрос о нем — вопрос о личности, восставшей на общество, об индивидуализме и социализме — из всех вопросов современнейший. Если наше вечное в Гёте, то настоящее и будущее в Байроне. А нет иных путей к вечному, как через настоящее и будущее. Для того чтобы примирить личность и общество, индивидуализм и социализм, нужно сначала увидеть всю противоположность, антиномичность этих двух правд. Она-то и воплотилась в Байроне. Мы забыли его, как забываем съеденный хлеб; но как хлеб становится частью нашего тела, так Байрон сделался частью нашей души. Понять его — понять себя. Однажды няня бранила маленького мальчика за то, что он выпачкал передник, который только что надел. Он слушал ее молча, но вдруг, схватив передник обеими руками, в ярости разорвал его сверху донизу и стал перед нею, мрачный, решительный, желая показать, что презирает гнев ее. Так началась «война многих против одного» — The war of the many with one. Сначала война с нянею, потом — с матерью, женою, родиной, церковью, со всем человечеством, со всею природою, с...

Входимость: 1. Размер: 9кб.

Часть текста: VI Дальнейший этап культа страданий. За страданием сохраняется значение одного из "начал", лежащих в основе мироздания. Но активная творческая роль страдания, еще более, чем в поэзии Влад. Соловьева, тускнет; взаимоотношение между страданием и его противоположностью еще более теряет в своей интимности, и из отношения причины и действия превращается в простую игру антитез. Д. Мережковский воспевает противопоставление смерти и жизни. "Поэт посещает Пантеон. Там, в храме олимпийских богов царит бог самоотречения и страдании, "древнему сонму богов чуждый, неведомый бог". "Это мой бог, - возглашает г. Мережковский, - перед ним я невольно склоняю колени... Радостно муку и смерть принял благой за меня... Верю в тебя, о господь, дай мне отречься от жизни. Дай мне во имя любви вместе с тобой умереть!.." Но заявивший себя сторонником "отречения от жизни" поэт спешит сделать поправку. Оглянувшись назад и увидав "солнце, открытое небо", увидав, что "льется из купола свет", что "в тихой лазури небес - нет ни мученья, ни смерти", он восклицает: "Сладок нам солнечный свет, жизнь - драгоценнейший дар!" Вступивший, таким образом, в редкое противоречие с самим собою, поэт задумывается, и плодом его размышлений является следующая тирада: Где же ты, истина?.. В смерти, в небесной любви и страданьях, Или, о, тени богов, в вашей...

Поиск по творчеству и критикеCлово "1900"

Поиск по творчеству и критике
Cлово "1900"